Читать интересную книгу Творения - Антоний Великий

Богу нашему слава!

Послания братиям, обитающим повсюду

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Врач, которого Бог даровал Египту», — так описал святого Антония Великого (251–356) его друг и биограф святой Афанасий Александрийский. Не только из Египта, но из самых отдаленных частей Римской империи непрерывный поток посетителей тянулся в пустыню, чтобы увидеть отшельника Антония: священники, монахи, миряне. Одни шли за советом в каком–нибудь своем деле, другие просто хотели побыть с ним рядом, получая уроки из его молчания и находя, что само его присутствие обновляет в них надежду [ [21]]. Святой Антоний — прообраз особого и характерного для восточного христианства духовного типа старца, geron (греч.), благодатного «аввы» или духовного наставника.

Многие из слов и советов, которыми святой Антоний врачевал своих братьев христиан, дошли до нас — обработанные и в большей или меньшей мере изданные — в его Житии, составленном святым Афанасием, и в Апофтегмах, или Словах отцов пустынников [ [22]]. Однако позаботился ли сам святой Антоний о том, чтобы записать свое духовное учение — и сохранились ли эти записи? Житие сообщает нам, что он «не знал грамоты», но и при этом он вполне мог бы диктовать то, что считал нужным, своим ученикам. И в действительности, семь посланий, авторство которых традиционно относят к святому Антонию, сохранились. Их аутентичность оспаривалась, но к настоящему времени большинство исследователей признает их подлинными. (Существует, кроме того, еще двадцать посланий, которые определенно сомнительны). Если эти семь посланий действительно принадлежат святому Антонию, изначально они должны были быть написаны на коптском, родном языке местных египетских христиан. Часть этого коптского теста сохранилась; существует сирийский перевод первого послания и полная версия всех семи на грузинском и латинском.

Насколько мне известно, в настоящем издании эти семь посланий впервые появляются на английском. Их переводчик, священник и доктор богословия Дервас Читти (1901–1971), посвятил жизнь изучению раннего египетского и палестинского монашества, собрав плоды своих сорокалетних разысканий в замечательном труде Гражданство Пустыни [ [23]]. Настоящий перевод посланий он подготовил для собственного пользования, не для публикации; и хотя он подарил нескольким своим друзьям машинописные копии перевода, без сомнения, он захотел бы пересмотреть этот текст прежде, чем отдавать его в печать. Я внес в него несколько незначительных поправок, во избежание некоторых неясностей. В качестве вступления мы включили в это издание небольшую статью, подготовленную о. Дервасом для журнала Соборность [ [24]]. Она перепечатывается с любезного разрешения издателя журнала. Я снабдил ее сносками и расширил библиографию.

На первый взгляд, эти семь посланий могут показаться ничем особенно не примечательными. Требуется перечесть их не один раз, медленно и внимательно, чтобы проступил их более глубокий смысл. Тогда читатель постепенно начнет различать ведущие темы учения святого Антония, к которым он постоянно возвращается: это тема свидетельства, которое Дух Святый рождает в сознании каждого человека; это необходимость достичь самопознания, — то есть открыть в себе и полюбить наше истинное я, сотворенное по образу Божию; далее, это всецелое спасение человека, и души его, и тела; это призыв следовать Господу в Его крайнем самоуничижении и смирении; это, наконец, единство Церкви, которое обнимает и Ветхий, и Новый Завет, и Ангелов, и святых, и живущих на земле; наша взаимозависимость в общем наследстве как членов друг друга в Теле Христовом.

Эти основные темы посланий выражены в словах, которые своей прямотой и простотой напоминают Слова отцов пустынников. «Дух входит в любящее товарищество с умом», — пишет святой Антоний. «…Упорствуйте в свидетельстве, которое Дух вынашивает в уме, как дитя… Дух определяет человеку труды, которыми тот стесняет свою душу и тело, чтобы они очистились и вместе вошли в свое наследство… Узнавайте себя… Тот, кто знает себя, знает Бога… Кто знает себя, знает и всех людей… Кто может любить себя, любит всех… От ближнего — наша погибель, и жизнь наша — тоже от ближнего… Кто грешит против ближнего, грешит против себя… Все мы члены друг друга, и тело Христово, и голова не может сказать ноге: «Не нужна ты мне». И если один член страдает, все тело затронуто и страдает вместе с ним… Потому мы всеми силами должны любить друг друга. Ибо тот, кто любит ближнего, любит Бога; и кто любит Бога, любит свою душу».

Здесь мы слышим неподдельный голос пустыннического опыта.

Еп. Каллист Диоклийский Оксфорд, 1975.

ВСТУПЛЕНИЕ

17 января 356 года святой Антоний почил в уединенном пустынном приюте в горах над Красным морем, куда он удалился больше чем за сорок лет до этого. В течение месяца святой Афанасий, уже в третий раз насильственно изгнанный со своего епископского престола Александрии, скрывался от преследований (за голову его была назначена цена) и поневоле делил долгие часы уединения с монахами, чьи молитвы и чья вера всегда были для него крепкой поддержкой. В этих–то условиях он и писал как руководство для духовной жизни монахов из других мест, попросивших его о том, Житие святого Антония, которому в латинском переводе вскоре суждено было сыграть столь памятную роль в обращении блаженного Августина [ [25]], и которое доныне остается неоспоримой классикой христианской духовной традиции.

Можно радоваться, что прошли те дни, когда почтенные историки, вроде Gwatkin'a, могли говорить о «великом отшельнике Антонии, которого никогда не существовало». Зато личность святого Афанасия была для нас слишком бесспорной, чтобы без колебаний решить, в какой мере Житие представляет собой портрет реального Антония, в какой мере это создание художника. К счастью, существует немало свидетельств в других источниках — в жизнеописаниях Пахомия, Словах отцов пустынников, у Евагрия, Кассиана и других, которые подтверждают этот образ; да и качества самого Афанасия–историка (допустим, и предвзятого) в других его трудах склоняют в пользу точности того исторического очерка, который он дает нам. Больше того, мы можем теперь с достаточной уверенностью утверждать, что и семь посланий, которые еще блаженный Иероним считал принадлежащими святому Антонию, дошли до наших дней: одно послание и несколько фрагментов на коптском языке, еще одно — на сирийском, очевидно, непосредственно основанное на коптском оригинале; и все семь — в латинской и грузинской версиях пропавшего греческого перевода. Несмотря на некоторые темные места в переводах, — а если верить святому Афанасию, сам коптский оригинал должен был быть записан под диктовку, — мы чувствуем, что в посланиях с нами на самом деле говорит Антоний Жития.

Год «Миланского эдикта», 313–й, — может считаться рубежным годом «прихода эпохи» христианской Церкви. В Египте это был, вероятно, год трех знаменательных событий: вступления юного Афанасия на службу к епископу Александрийскому; крещения Пахомия и начала его подвижничества; удаления Антония во «внутреннюю пустыню» к Красному морю. Два последних события отмечают «приход эпохи» христианского монашества, хотя и не рождение его. Учитель Пахомия, Паламон, передал ему правило жизни, которому сам был обучен, и облачил его в особую монашескую одежду («схиму»), что воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся [ [26]]. И Антоний, которому было за шестьдесят, так же провел сорок лет, вырабатывая тот образ жизни, в котором вначале не видели чего–то уникального, и чей пионерский характер только теперь раскрылся вполне. У него также были наставники в третьем столетии. Его жизнь представляет собой мост между двумя эпохами — временем мучеников и временем христианской империи.

Ключ к его пути можно найти в евангельских словах; это они, услышанные двадцатилетним мальчиком в храме, увлекли его на тропу отречения от мира: «Если хочешь быть совершенным, иди и продай все, что имеешь…». Дальше история ведет нас через полосу внутренних искушений, когда Антоний поселяется в амбаре возле своего старого дома, — вплоть до того времени, когда диавол, изгнанный из его мыслей, начинает нападать на него извне, видимым образом. Дальше путь ведет нас к великой битве Антония с бесами в гробнице возле селения (не образы ли древних египетских звериных богов на ее стенах отразились в облике его преследователей?), высшая точка которой — тихое откровение неотступного присутствия Христа: «Где же Ты был? Почему не показался Ты с самого начала, чтобы положить конец моим мучениям?» — «Я был здесь, Антоний; но Я ждал, чтобы увидеть твое сопротивление. И поскольку ты выстоял и не поддался, Я всегда буду тебе в помощь и прославлю тебя повсюду». Только после этого Антоний уходит в дикую местность далее, чем было принято, к старой заброшенной крепости в горах — но все еще в пределах достижимости для своих друзей, — на двадцать лет уединенной борьбы и победы, пока, наконец, друзья не взламывают его двери, — и он выходит к ним, пятидесятипятилетний, совершенный во всех смыслах греческого слова teleios — выросший в полный рост, цельный в уме и теле, с приведенной в строй, исцеленной человеческой природой, посвященный в тайны и захваченный Богом.