Три месяца спустя детеныши пумы, всхоленные, откормленные и жизнерадостные, как два котенка, и убежденные в том, что человек — их благодетель, были проданы поселенцем странствующему торговцу. Один из пленников, самка, был послан в зоологический сад на берег Тихого океана, а другой, самец, крупнее ростом и в то же время более спокойный и более послушный, попал к укротителю зверей в одном из восточных штатов.
II
— Мне кажется, что наш Король сегодня вечером отличится. Смотрите за ним во все глаза! — сказал Энди Ганзен, помощник укротителя зверей, высокий швед с белокурыми волосами, не знавший страха.
Всегда терпеливый, он никогда не раздражался, и поэтому животные обычно вели себя хорошо под взглядом его спокойных, властных голубых глаз. Очень ласковый с зверями, он потакал иногда и их причудам, но всегда так, что они об этом и не догадывались.
— Перестаньте ворчать, Энди! — возразил синьор Томазо, укротитель. — Уж если мне придется следить за Королем, я лучше совсем брошу дело. Не сейте раздора между друзьями, Энди!
— Конечно, Билль не рискнет вас не послушаться, — сказал Ганзен, — но он ведет себя странно. Будьте все-таки настороже: как бы он не подрался с другими животными.
— Я думаю, что сумею их приструнить, — сухо ответил укротитель и ушел, чтобы подготовить все к представлению. Из-за натянутой парусины доносился неясный гул толпы, ожидавшей начала интересного зрелища.
Укротителя звали Вилльямсом Спарксом, а родиной его был город Большой Чибиг, в штате Мэн. У него было худое смуглое лицо и проницательные зеленовато-карие глаза. Кроме того, он знал о склонности публики к романтизму. Поэтому он принял звучный псевдоним «синьора Томазо». Он утверждал, что если бы он выступал под собственным именем, никому и в голову бы не пришло, что он может укрощать зверей. Кроме этой маловажной перемены имени, за синьором Томазо не числилось никаких чудачеств. Он был блестящим укротителем зверей. Так же как и швед, он не знал чувства страха, и столь же властен был его взор, а опыт его был неизмеримо выше. Но, обладая более горячим темпераментом, чем его спокойный помощник, он по временам начинал горячиться и прибегал к жестокостям. Среди животных у него были любимцы, и главным его любимцем был Король — большая пума. Король всем сердцем любил своего хозяина и был самым умным и приветливым из всех зверей, которых когда-либо приходилось дрессировать.
Успехи Ганзена среди животных за немногие месяцы его практики как помощника были прямо удивительны, и его начальник почувствовал нечто вроде обиды, когда тот обратился к нему с предостережением относительно большой пумы. Он слишком ценил, однако, мнение Ганзена, чтобы не обратить внимание на его предостережение, и, направляясь в уборную одеваться, был очень задумчив. Появившись несколько минут спустя в своем безукоризненном фраке и в блестящих лакированных ботинках, он прошелся вдоль клеток перед зверями и к каждому из них на ходу обратился с каким-нибудь властным словом.
Вдыхая острый горький запах клеток, Томазо начинал чувствовать свое родство с дикими зверями. Он всех их умел понимать. Пристально всматриваясь в каждую клетку, он знал, что те. животные, которые встретят его взгляд, сразу придут в спокойное состояние духа. Все было благополучно, пока он не дошел до клетки, в которой находился большой медведь — последнее приобретение зверинца. Зверь безостановочно переминался с ноги на ногу, шаркая подошвами, и что-то ворчал себе под нос. Он давно уже находился в плену и был очень хорошо выдрессирован. Томазо считал его послушным и достаточно умным для того, чтобы немедленно быть принятым в труппу. Но в этот вечер глаза зверя были налиты кровью: он был, очевидно, в дурном расположении духа. Укротителю пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он обратил на него внимание. Но затем медведь тотчас же стал кроток и покорен. У щенка, только что отнятого от груди матери, не бывает такого невинного выражения, какое может принять медведь, когда захочет.
— Ага, старина! Ты как будто сегодня не в своей тарелке? Хорошо, мы присмотрим за тобой! — пробормотал Томазо.
Он взмахнул своим тяжелым бичом, и медведь покорно опустился на задние лапы, смиренно свесив огромные передние. Томазо строго взглянул ему в глаза.
— Смотри, не забудь и будь веселее! — предостерегающе сказал он.
Потом он вернулся к первой клетке, в которой находилась пума, и вплотную подошел к прутьям решетки. Большая кошка приблизилась и потерлась о него мордой, громко мурлыча.
— С тобой, мой друг, по-видимому, все обстоит благополучно, — сказал Томазо, с любовью почесывая ей за ухом. — У Энди помутилось в голове, если он думает, что именно с тобой надо быть начеку.
За проходом, обнесенным железной решеткой, и за прозрачной стеной из парусины раздался резкий металлический звук: там рабочие ставили большую клетку для представления. Заиграл оркестр, но скоро смолк. Замер немолчный гул невидимой толпы вокруг арены, и воцарилась напряженная тишина. Пора было начинать. На дальнем конце прохода у затворенной двери, ведущей в клетку-щель, появился Ганзен. Томазо открыл клетку пумы. Из нее выскользнул Король и, мягко ступая своими огромными лапами, быстро спустился вниз по проходу, следуя за хозяином. Ганзен широко распахнул дверь, сверкнул ослепительный свет, и возбужденный шепот пронесся по рядам. Король величественно появился на сцене, спокойно созерцая ярусы нетерпеливо ожидающих зрителей. Это было его обычной привилегией: выходить одному, на добрых полминуты раньше всей остальной труппы. И, по-видимому, он свою привилегию ценил. Он обошел большую клетку, взошел на возвышение и, выпрямившись, уселся, кротко осматривая толпу. Долго не смолкавший гул рукоплесканий раздался в рядах зрителей — обычная дань Королю, которую он настолько привык получать, что отсутствие ее расстроило бы его на все время представления.
Синьор Томазо с хлыстом в руке занял свое место внутри клетки, а Ганзен стал напротив. Он должен был наблюдать за тем, чтобы каждый из зверей по выходе направлялся прямо к своему возвышению или своей скамейке. Всякая ошибка вызывала бы каждый раз смятение, так как все звери по-детски ревниво относились к своим правам. В большом проходе один из служащих открывал клетки, одну за другою, и секунду спустя появилась целая процессия животных и прошла между элегантным синьором и скромно одетым шведом. Сперва появился величественный белый ангорский козел, высоко держа бородатую голову, увенчанную рогами, и изящно переступая мягкими черными копытами.