Он, видимо, верил, что, придя на Восток, римляне должны использовать свое оружие только для зашиты греческой культуры — что они должны скорее контролировать, нежели мародерствовать.
Перейдя Геллеспонт (Дарданеллы), он осторожно старался добиться, чтобы царь Вифинии Пруссий придерживался нейтралитета. Возможно, поход через древнюю Ионию оказал свое влияние на воина, преданно относившегося к эллинской литературе. Конечно, здесь, как и в Африке, эксцентричный Сципион, обдумав все происшедшие события, пришел к определенному выводу. И вывод, к которому он пришел, заключался в том, что назначение Рима как великого города — быть защитником более слабых эллинских государств, а не их покорителем.
На его поведение, возможно, повлиял великодушный — и политичный — жест Антиоха, возвратившего ему без всякого выкупа сына, который был захвачен в плен в морском сражении. Однако такое личное одолжение вряд ли могло помешать Сципиону выполнять миссию полководца в войне за Рим. Правда, официально он находился здесь в качестве советника своего брата, консула Луция. Продолжая спокойно идти маршем, он прислал Антиоху свои условия заключения мира: сдача всей Малой Азии вплоть до горной цепи Тавр и возмещения военных затрат. В Эфесе Ганнибал посоветовал Антиоху принять эти условия.
Гордый монарх Ближнего Востока тем не менее не собирался делать этого. Отступив на юг, он собрал добровольцев из Азии и приготовился защищаться. Тут Сципион прислал удивительное послание, которое впоследствии вызвало так много толков: он настоятельно просил Антиоха ни в коем случае не начинать боевых действий без него, Сципиона. Что он имел в виду, так никогда и не стало ясно. На самом деле случилось так, что он заболел и остался в тылу армии.
Его легат принял на себя командование в сражении при Магнесии на реке Меандр, вблизи Эфеса. Опытные легионы разбили войско Антиоха, обратив его воинов в бегство. Ганнибал, как и Сципион, находился далеко от театра военных действий.
Из-за горной цепи Тавр Антиох прислал своих людей узнать, какие условия выдвинет римский полководец. Сципион резко ответил, что его условия будут теми же, что и до сражения при Магнесии.
Это положило конец войне, но не участию римского сената. Римские деятели решили, что богатство Антиоха слишком велико, а условия, поставленные Сципионом, слишком мягкие. Сенат все обсудил, выслушал Катона, а потом добавил свои собственные условия. Необходимо выплатить огромную контрибуцию в размере 15 000 талантов; Антиох должен отдать свой флот и слонов и дать слово, что не станет в будущем предпринимать никаких военных действий на своей западной границе без согласия сената. И Ганнибал должен сдаться.
В должное время (188 год до н. э.) Антиох согласился заключить договор, а значит, уйти со Средиземноморского побережья. Упрямые этолийцы, которым Сципион гарантировал шестимесячное перемирие (чтобы получить возможность продолжить сирийскую кампанию), протестовали против безоговорочной сдачи. Даже к несгибаемым жителям Родоса, одержавшим победу на море для неповоротливых римских кораблей, относились скорее как к обитателям покоренного города, чем как к населению независимой республики. Пергаму, более слабому из двух городов, была отдана львиная доля всех военных трофеев. Хотя македонцы оставались подвластными, появились признаки изменения эллинистического мира, царей и городов, зависимых от далекого сената. В то время как это поддерживало фикцию Фламиния о независимости греческих государств, эта фикция становилась все более очевидной. Очень скоро греческие магнаты организовали деловые центры в Афинах. Рынки по торговле рабами переместились в Делос, которому римляне отдавали в своих интересах предпочтение против Родоса, военного союзника. Этот исторический город должен был уступить Делосу место центра восточно-средиземноморской торговли.
В конечном счете Пергам, оставшийся союзник Рима в Азии, был лишен своей новой собственности. Причина: Пергам набрал слишком много силы.
А фактически все дело было в несгибаемом Катоне, который давил на Сципиона. Катон испытывал глубокую ненависть к обессилевшему эллинистическому миру с его изнеженностью и любовью к греческой литературе. Катон будет носить только дешевую одежду и пить только вино рабов. Он подвергал насмешкам Эмилию, жену Сципиона, которая украшала себя азиатским жемчугом.
Его идеалом были римляне, придерживающиеся древних традиций, со стальной волей, беспощадные и выносливые. Он все больше завидовал красивому Сципиону, завоевателю Африки, а теперь одержавшему победу и в Азии. Они возглавляли соперничающие группы в сенате, но враждебность Катона носила личный характер. Катон, в частности, утверждал (устами других ораторов), что Сципион присвоил себе лично сумму в 500 талантов серебра, выплаченную Антиохом после Магнесии для поддержания римских войск. И он жаловался на слабую дисциплину и появление восточной роскоши в лагерях Сципиона.
Сципион отнесся к этим обвинениям со свойственной ему эксцентричностью. Принеся свои бухгалтерские книги в палату сената, он порвал их и попросил своих обвинителей найти доказательство во фрагментах. Потом он спросил сенаторов, почему они не решили расследовать, благодаря кому в их казну поступило 15 000 талантов серебра и благодаря чьим заботам они стали господствовать в Испании, Азии и Африке.
Это была последняя публичная речь Сципиона Африканского. После этого, будучи на самом деле человеком бедным, он отправился в добровольное изгнание.
Все это время его продолжали связывать странные отношения с Ганнибалом. Сципион безуспешно боролся за свой идеал — освобождение эллинских государств; Ганнибал пытался помогать их союзу против Рима.
Когда римские уполномоченные попытались найти Ганнибала после заключения мира, его не смогли отыскать ни в Эфесе, ни в Тире. На какое-то время он исчез. Объявился он на одном острове, на котором хозяйничали пираты. Так их называли римские уполномоченные.
Дом в Вифинии
Изобилующий утесами остров Крит должен был стать надежным убежищем. Он лежал на довольно большом удалении от морских путей, но не настолько далеко, чтобы ими не могли воспользоваться его в высшей степени независимые мореплаватели. В других отношениях никакие события его не касались, и забвение окутывало его, так же как воды его реки Леты. Ганнибал направился в глубь острова, туда, где на равнине, темной от оливковых рощ, несколько домов теснились вокруг храма, — в Гортину. Он не делал никаких попыток скрывать, кто он такой; возможно, он и не мог бы это сделать. Очевидно, он выбрал уединенное место, чтобы обдумать, что делать дальше. Жители Гортины хорошо его запомнили благодаря тому, что он постоянно с ними шутил. У него еще оставались слитки, и он принес тяжелые кувшины в сокровищницу храма, где их охраняли жрецы. Серебряные и золотые монеты блестели сверху в кувшинах, и только Ганнибал знал, что под монетами находится тяжелый свинец. Он взял расписку у довольных жрецов храма. Настоящие его сокровища хранились в полых бронзовых статуях финикийских божеств, которые он поставил у дорожки своего дома. На эти статуи никто не обращал внимания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});