на травника.
– Ты вроде хвалился, что лечить мастер? Ну, давай лечи.
– Чего болит-то… Ваша Милость?
Граф указал рукою: «Здесь». Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее – граф поморщился, но не издал ни звука.
– Печень… – отступив, сказал травник, почувствовал, как остриё ножа кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: – …Ваша Милость.
– Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками – цепь звякнула, прервав движение на полпути, и он пожал плечами.
– Мои травы, – хмуро сказал он. – Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
– Пойди и принеси котомку с этого… куда вы там её забросили? Короче, неси.
– Но мы… – начал тот неуверенно.
– Быстро! – рявкнул граф, и слуга умчался со всех ног. Через несколько минут мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лёг перед травником на стол. Тот зубами сдёрнул мокрый узел и долго перебирал травы и коренья, откладывая в сторону то одно, то другое.
– Ну, чего там ещё? – спросил нахмурясь граф.
– Воды горячей, лучше – кипятку, – сказал угрюмо травник, неловко засучивая рукава. – И руки надо бы помыть. – Он поднял грязные ладони. Браслеты кандалов скользнули вниз, к локтям, открыв ржавые полоски на запястьях. Граф скривился и плюнул с отвращением. Махнул рукой, распоряжаясь – тут же двое слуг втащили бадью с водой и большой горшок с кипятком.
– Нож, – попросил травник. Оруженосец за его спиной напрягся, посмотрел вопросительно на графа – тот кивнул – и вынул из ножен короткий охотничий нож. Протянул рыжему знахарю и после смотрел, не отрываясь, как тот крошит сухие жилистые стебли зверобоя. Одна, другая, третья – травы так и сыпались в горшок. Наконец он остановился, вытер ножик о рубаху и вернул его Кришану.
– Готово, – сказал он и повернулся к графу. – Пей по кружке каждый день, и боль пройдёт.
Граф усмехнулся и махнул рукой:
– А ну, отпей прежде сам.
Не говоря ни слова, травник зачерпнул настоя, подул, остужая, и выпил всё до дна. Поставил кружку на стол.
– Ладно же, – кивнул угрюмо пан Владислав. Глянул на Кришана. – Отведи обратно. Если к вечеру не окочурится, так и быть – спробуем зелье. – Он снова повернулся к знахарю. – Коль поможет – твоё счастье. Нет – пеняй на себя. На кол не посажу, но плетей отведаешь… Эй вы, олухи! Травы не выбрасывать – найдите место, где посуше, и там схороните. А тронет кто – головы поотрываю. А теперь пошли все вон!
Кришан кивнул, не говоря ни слова, подхватил свисающий конец цепи и подтолкнул пленника к двери. Тот глянул на него через плечо, сощурился недобро, но смолчал и зашагал по коридорам, то и дело останавливаясь, пока Кришан затворял за ними двери – по замку гуляли сквозняки. В подвале он с рук на руки сдал пленника тюремщику и ушёл. Железо грелось, кузнец, как ему и было приказано, ждал. Цепь сунули в кольцо, склепали звенья. Кузнец ушёл, собрав инструмент, дверь за ним закрылась.
Парень всё так же молча опустился на лежак, поёжился от сырого холодка и потянул к себе одеяло. Миклош завозился, из-под вороха серых тряпок показалась косматая седая голова.
– Гляди-ка, жив! – ощерился он. Сел, почесался, звякая цепями. Кивнул на потолок. – Чего делал-то?
– Графа пользовал, – ответил хмуро тот.
– Самого?!
– Угу.
– И что, – ахнул Миклош, – неужто не отравил душегуба?
Травник покачал головой.
– Ну и дурак! – Он плюнул яростно и вновь полез под одеяло. – Так и так подохнешь, – проворчал он оттуда, – а мог бы запросто его с собою прихватить – всё ж людям польза.
Вскоре он захрапел.
Боль, как видно, донимала графа не на шутку – не к вечеру, но через два часа пришли проведать, что и как, и, убедившись, что травник жив и вроде как здоров, ушли доложить. Охранник принёс им хлеба и воды и отправился спать.
За окном темнело.
– Возьми мой хлеб, – сказал вдруг странник, когда Миклош проглотил свою долю. Старик поперхнулся, глянул недоверчиво:
– Это с чего вдруг?
– Всё равно пропадёт, – непонятно ответил травник, отломил корку и подвинул остальное Миклошу. – На, ешь. Воду оставь! – добавил он быстро, когда тот потянулся к его кружке.
– Ага… Значит, помирать ты ещё пока не собираешься.
– Успеется, – буркнул травник.
Он всухую дожевал горбушку и долго ещё сидел неподвижно. Молчал, разглядывая скованные руки. Отставил в сторону нетронутую кружку и осторожно развернул закатанный рукав. Разжал кулак – на ладони остались лежать шесть сморщенных сушёных ягод – четыре чёрные и две красные.
– Это что там у тебя? – Миклош вытянул шею, пытаясь что-то разглядеть в неверном сером свете, льющемся в узкое окно. – Ягоды какие, что ль?
– Ягоды, ягоды… Ты вот что. – Травник поднял взгляд. Глаза его блеснули. – Что бы со мной ни приключилось, не трогай их, ясно?
– Куда уж яснее… А что это?
– Даст бог, потом объясню, а пока молчи.
Травник умолк и нахмурился, рассеянно катая ягоды по ладони.
Четыре чёрные горошины созрели в чаще леса близ болота – это был редкий в здешних сухих местах черногон, сладковатый на вкус и гибельный, как сама смерть. Парень и сам уже не помнил, зачем прикупил в городской лавке вместе с прочими травами дюжину этих чёрных морщинистых шариков.
Две красные ягоды, ещё хранившие сухую пуповину черешка, созрели высоко в горах, на тонком стебле перегибели. У валахов любой ребёнок хоть раз, да испробовал на себе это сильнейшее рвотное.
Травник вздохнул и, боле не колеблясь, сунул в рот четыре чёрные ягоды и принялся жевать. Язык мгновенно занемел. Он глотнул воды и, подождав, пока не зашумело в голове, заел всё это дело красными ягодами.
Дурман свинцом заполнил тело, сердце вдруг забилось редко-редко, и каждый удар гулко отдавался в голове. В горле стало сухо. Он сглотнул и потянулся за кружкой – рука подчинилась неохотно, медленно, будто чужая. Непослушные пальцы выломали из лежанки щепку, укололи кожу. Боли не было. «Пора!» – решил он.
…Большой палец вышел из сустава неожиданно легко и быстро – травник аж вздрогнул от неожиданности, а вот с остальными костями пришлось повозиться. Он не хотел спешить, опасаясь растянуть суховязки. Шум в голове нарастал, перед глазами всё плыло. Нахлынули забытые воспоминания. Дед Вазах ухитрялся поучать, даже вправляя ребятне выбитые в драке пальцы… Так… потом вот так… Давайте, руки, шевелитесь же!..
Он закусил губу. Кость щёлкнула, выскакивая прочь, и вдруг ладонь сложилась вдоль, как смятая перчатка. Тяжёлый браслет звякнул о камни стены, повис пустой и