Читать интересную книгу Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг

— Не-а, с меня было бы достаточно небольшого упоминания обо мне в местной газете. Но сейчас все так, как оно есть. Мелльберг собирается присвоить себе всю честь и славу, и с этим, хоть на уши встань, ничего не поделаешь.

— А как ты думаешь, он получит свой перевод, о котором мечтает?

— Если бы только так. Нет, я подозреваю, начальство в Гётеборге очень устраивает то, что он сидит здесь. Так что, боюсь, нам придется с ним мыкаться, пока он не уйдет на пенсию, а до этого радостного дня еще очень и очень далеко.

— Бедный Патрик.

Она погладила его по волосам. Он воспринял это как сигнал к активным действиям, набросился на Эрику и подмял ее под себя на диване.

От вина ее тело отяжелело, она чувствовала, какой он теплый. Дыхание Патрика участилось, но у Эрики все еще имелось к нему несколько вопросов. Она заставила себя опять сесть и отпихнула Патрика обратно в его угол дивана.

— Но ты сейчас всем доволен? Тебя все устраивает? А исчезновение Нильса? Тебе не удалось больше ничего разузнать у Веры?

— Нет, она утверждает, что ничего об этом не знает. Увы, но я ей не верю. Я считаю, что у нее более серьезные причины защищать Андерса, чем боязнь публичной огласки того факта, что Нильс его изнасиловал. Думаю, она точно знает, что случилось с Нильсом, и старается сохранить эту тайну любой ценой. Но должен признаться: меня раздражает, что это лишь предположение. Люди не растворяются в воздухе, он где-то есть, и кто-то знает, где именно. Ну во всяком случае, у меня есть одна теория.

Он шаг за шагом воспроизвел для нее возможное развитие событий, еще раз припомнив обстоятельства, на которых базировалась его идея. Эрика почувствовала, как ее охватил холод, хотя в комнате было тепло. Это казалось невероятным и в то же время логичным. Она также понимала, что Патрик никогда не сможет доказать ничего из того, о чем ей рассказывал, и что, возможно, это не будет иметь никакого значения. Столько лет прошло, столько жизней уже исковеркано, и, думается, никому не пойдет на пользу, если будет разрушена еще одна.

— Я знаю, что это никогда ни к чему не приведет. Но я хочу знать правду. Я жил этим делом несколько недель, и мне нужна концовка.

— Но что ты будешь делать? Что ты вообще можешь в этом случае сделать?

Патрик вздохнул:

— Я просто-напросто немножко попрошу, чтобы мне ответили. Ведь обычно, когда человек хочет что-то узнать, он спрашивает, не так ли?

Эрика внимательно посмотрела на него:

— Я не знаю, насколько это блестящая идея, но ты, наверное, знаешь лучше.

— Да, я надеюсь. А можем мы оставить в покое смерть и трагедии на этот вечер и заняться наконец друг другом?

— Мне кажется, это блестящая мысль.

Он опять навалился на нее, и на этот раз Патрика уже никто не отпихивал.

Когда он вышел из дома, Эрика еще спала. У него не хватило духу будить ее, и он просто тихо поднялся, оделся и ушел. Он испытывал не только закономерный интерес, но и некоторую настороженность, договариваясь об этой встрече. Согласно выдвинутому ему условию, они должны встретиться в уединенном месте, и Патрик без труда решил эту проблему. Поэтому сейчас, ранним утром понедельника, он был уже на ногах и ехал в темноте в направлении Фьельбаки по почти пустынному шоссе. Он свернул возле таблички, на которой было написано «Ведде», и остановился на парковке чуть в стороне от дороги. Семь часов. Он приехал первым. Патрик ждал. Спустя десять минут еще одна машина свернула на парковку и остановилась рядом, водитель вышел, открыл пассажирскую дверь машины Патрика и сел в салон. Двигатель был на холостом ходу, чтобы работала печка, иначе бы они скоро замерзли.

— Довольно захватывающее ощущение — встречаться в безлюдном месте под покровом темноты. Вопрос только в том — зачем? — Ян выглядел совершенно спокойным, но слегка заинтересованным. — Я считал, что расследование уже закончено. У вас ведь теперь есть убийца Алекс, не правда ли?

— Да, совершенно верно. Но по-прежнему недостает нескольких кусочков, и это меня раздражает.

— Ах так? И что же это такое?

Лицо Яна оставалось абсолютно бесстрастным. Патрик подумал: а вдруг окажется, что он совершенно напрасно так зверски рано вылез из кровати? Но он был здесь, и стоило довести начатое до конца.

— Как ты, наверное, слышал, твой сводный брат Нильс изнасиловал Александру и Андерса.

— Да, я слышал об этом. Жуткая история. Особенно когда подумаешь о маме.

— Вообще-то для нее это не стало новостью. Она уже была в курсе.

— Конечно, она была в курсе и разрешила ситуацию единственным способом, который знала, со всей возможной тщательностью. Она защищала доброе имя семьи. Все остальное перед этим отступало.

— А что ты чувствуешь по этому поводу? Ведь твой брат был педофилом, а твоя мать об этом знала и покрывала его.

Ян не позволил вывести себя из равновесия. Он стряхнул несколько невидимых пылинок с пальто и лишь немного приподнял бровь, ответив Патрику несколько секунд спустя.

— Я, ясное дело, понимаю маму. Она поступала как могла и умела, и зло ведь уже было совершено, не правда ли?

— Да, это очевидно, но вопрос в том, куда Нильс направился потом? Никто из вас ничего о нем не слышал?

— В этом случае мы бы, безусловно, информировали полицию, как честные, законопослушные граждане. — В голосе Яна прозвучала легкая, едва заметная ирония. — Но я понимаю, почему он предпочел исчезнуть. Что ему оставалось? Мать узнала, кто он на самом деле и какой он, и Нильс больше не мог продолжать работать в школе. Я думаю, что это она, по крайней мере, понимала. Он и подался отсюда. По всей вероятности, он теперь живет в какой-нибудь стране с теплым климатом, где можно легко заполучить маленьких девочек и маленьких мальчиков.

— Я так не думаю.

— Ах так? И почему же? Ты нашел в каком-нибудь гардеробе еще один скелет?

Патрик проигнорировал его насмешливый тон:

— Да нет, не получилось. Но понимаешь, у меня есть одна теория.

— Интересно, очень интересно.

— Я не думаю, что Нильс ограничился только Александрой и Андерсом. Я думаю, что его наипервейшей жертвой стал тот, кто был у него под рукой, до кого было проще всего добраться. Я думаю, что этой жертвой был ты.

На долю секунды Патрик заметил перемену в Яне, но тот моментально снова взял себя в руки.

— Интересная теория. И на чем она у тебя базируется?

— Должен признаться, оснований мало. Но я нашел определенную связь между вами троими в вашем детстве. Я видел маленький кожаный ярлычок в твоем кабинете, когда приходил к тебе. По-видимому, он для тебя довольно много значит, он что-то символизирует: союз, общность, кровную связь. Ты хранил его двадцать три года, и так же поступили со своими Андерс и Александра. На задней стороне каждого — отпечаток вымазанного кровью пальца. Я полагаю, что, будучи детьми, вы для большей драматичности таким образом символизировали кровную связь. Есть еще три буквы, выжженные на коже, — «Д.Т.М.». Это мне истолковать не удалось. Может быть, ты мне поможешь в этом пункте?

Патрик буквально видел, как Ян борется с искушением: с одной стороны, благоразумие приказывало ему молчать, не выдавая своей тайны, а с другой стороны, в нем жило свойственное всем людям непреодолимое желание рассказать, выговориться перед кем-то. Патрик возлагал свои надежды на эго Яна и готов был поставить все свои деньга на то, что Ян не сможет преодолеть искушение облегчить свое сердце перед кем-то, кто слушает с интересом. Патрик попытался помочь Яну поскорее принять решение.

— Все, о чем здесь сейчас говорится, останется между нами. У меня нет ни желания, ни возможности затевать расследование того, что случилось двадцать три года назад. Я думаю, что едва ли смог бы найти какие-нибудь доказательства, даже если бы и попытался. Это нужно лично мне. Я должен узнать.

Искушение оказалось слишком велико для Яна.

— Три мушкетера. Поэтому там написано «Д.Т.М.».[30] Идиотизм и дурацкая романтика, но так мы себя видели. Мы были одни против всего мира. Вместе мы забывали, что с нами случилось. Мы никогда не говорили об этом друг с другом, нам это было совсем не нужно, но мы все же понимали. Мы поклялись, что всегда будем верны друг другу. Мы нашли кусок стекла, каждый порезал свой палец, мы смешали кровь, и это стало нашей эмблемой. Мне было хуже всех. Мне пришлось стать самым несчастным. Они, по крайней мере, могли чувствовать себя в безопасности дома, а я всегда оглядывался через плечо. А по вечерам лежал в кровати, натянув на себя одеяло, и прислушивался, не раздастся ли звук шагов — сначала из прихожей, а потом все ближе и ближе.

Слова лились, словно прорвало плотину. Ян говорил лихорадочно быстро, Патрик не произнес ни звука, боясь прервать этот поток слов. Ян зажег сигарету, немного приспустил окно, чтобы дым шел наружу, и продолжал: