его оживленная беседа останется надолго в памяти: либеральничающим чиновникам он сказал: «Ну так составьте маленькое тайное общество!» Он теперь в Петербурге и болен, виделся с Горчаковым, и тот был любезен со своим старым лицейским товарищем».
В августе 1857 года в связи с известием о смерти И. Д. Якушкина Афанасьев пишет: «Жаль его; в этом старике так много было юношески-честного, благородного и прекрасного. Новое поколение едва ли способно выставить таких людей: все это плод, до времени созрелый! Еще теперь помню, с каким живым одушевлением предлагал он тост за свою красавицу, то есть за русскую свободу, и с какою верою повторял стихи Пушкина: «Товарищ, верь, взойдет она, заря пленительного счастья…»
Вскоре после того бывшие семеновцы, и в их числе декабристы Матвей Муравьев-Апостол, Федор Глинка встретились в Новинках и помянули молодость стихами Федора Г линки:
…И сколько пережито гроз!..
Но пусть о них твердят потомки;
И мы, прошедшего обломки,
В уборе париков седых,
Среди кипучих молодых,
Вспомянем мы хоть про Новинки,
Где весело гостили Глинки,
Где благородный Муравьев
За нить страдальческих годов
Забыл пустынную неволю
И тихо сердцем отдыхал;
Где у семьи благословенной,
Для дружбы и родства бесценный,
Умом и доблестью сиял
И к новой жизни расцветал
Якушкин наш в объятьях сына,
Когда прошла тоски година,
И луч надежды обещал
Достойным им — иную долю…
За «иную долю» нужно еще было много и долго сражаться.
Кое-кто из амнистированных сумел посетить и места, незабвенные по 14 декабря 1825 года. Иван Пущин в начале 1857 года сообщит Евгению Оболенскому:
«В Петербурге… 15 декабря мы в Казанском соборе без попа помолились и отправились в дом на Мойку… В тот же день лицейские друзья явились. Во главе всех Матюшкин и Данзас… Все встречи отрадны и даже были те, которых не ожидали. Вообще не коснулися меня петербургские холода, на которые все жалуются. Время так было наполнено, что не было возможности взять перо».
В этом письме много потайного смысла.
15 декабря 1856 — 31 год прошел после 14 декабря. Непонятно, кто это — «мы», которые пошли в Казанский собор: очевидно, Пущин с братом и, возможно, еще кто-то из возвратившихся. Молитва нескольких старых людей в громадном соборе, недалеко от того места, молитва без попа — в 31-ю годовщину события, изменившего их жизнь, хотя и не переменившего Россию (однако «подлецы будем, если пропустим случай», — как говорил тогда Пущин).
На Мойке, у родственников, остановился Иван Иванович в Петербурге. Разумеется, он знал, что на этой же улице была последняя квартира Пушкина…
Приближался 1861 год, год отмены крепостного права. В одном разговоре, уже в начале XX столетия, — Лее Толстой сказал:
«Освободили крестьян не Александр И, а Радищев, Новиков, декабристы. Декабристы принесли себя в жертву».
Герцен, Чернышевский и другие лучшие бойцы 1850—1860-х годов не пришли бы без «разбудивших» их отцов-декабристов. Первое периодическое издание Вольной русской типографии, созданное Герценом за границей в 1855 году, называлось так же, как декабристский альманах К. Рылеева и А. Бестужева, — «Полярная звезда»; на обложке его были изображены силуэты пяти казненных.
Вернувшихся из ссылки было мало, но они не угомонились, эти замечательные старики.
2 января 1865 года Герцен запишет:
«Явился старец с необыкновенным, величаво энергичным видом. Мне сердце сказало, что это кто-то из декабристов. Я посмотрел на него и, схватив за руки, сказал: «Я видел ваш портрет». — «Я Поджио»… Господи, что за кряж людей!»
Некоторые декабристы дождались освобождения крестьян, вошли в историю 1860-х, 70-х, 80-х годов. Последними шили из жизни Матвей Муравьев-Апостол, Владимир Толстой, Пето Свистунов, Дмитрий Завалишин.
Горбачевский, Басаргин, Александр Поджио, братья Бестужевы, Волконский и другие успевают составить свои замечательные мемуары. Это один из лучших памятников первым революционерам, созданный ими самими. Записки и воспоминания сразу же делаются документами революции. Недаром первым их начал печатать А. И. Герцен в созданной им вольной русской печати.
1 сентября 1862 года газета «Колокол» сообщала:
«Первая присылка «Записок» получена нами. Мы не имеем слов, чтоб выразить всю нашу благодарность за нее. Наконец-то выйдут из могил великие тени первых сподвижников русского освобождения, и большинство, знавшее их по Блудову и Корфу[36], узнает их из их собственных слов.
Мы