запястья, где проглядываются венки, легкие поцелуи.
Я краснею так, что становиться жарко. Но руку не отнимаю. Приятно. Даже очень.
– Однако сейчас я не могу оставить все так просто.
– А? – удивленно переспрашиваю я, вспомнив, что пусть в романе Насти само семейство Легранд не упоминалось, но Мидас был одним из второстепенных ключевых для сюжета персонажем.
Если он тогда, через двенадцать лет, оставался хозяином гильдии, скрывал свое истинное лицо и находился в тени, то вполне возможно, что он так и продолжал закрывать глаза на несправедливость своих домашних и жил, не беспокоясь о том, что они о нем думают и как к нему относятся.
Мужчина мягко улыбается. Его глаза такие чистые, такие кристально голубые, что легко в них утонуть. Красиво.
– У меня есть ты, есть Пенелопа, я не могу позволить случится чему-то подобному вчера снова. Если бы эти крысы только знали, чья Печенька дочь, если бы осознавали, что у нее имеется отец, маг, который одним движением пальцев их в порошок сотрет, если бы та недалекая женщина, Анна, была в курсе, что посягает на аристократку такого калибра, которой ей никогда не стать…они даже мысли бы не смогли допустить причинить вред. И тогда бы ни тебе, ни Пенелопе не пришлось бы пережить то, что произошло. От моего нахождения в тени никто не выигрывает, кроме тех, кто мне на самом деле давно уже безразличен, вот что стало мне ясно после случившегося. А в твоих глазах, я, наверное, и вовсе трус, – заканчивает отец моей дочери с направленной против самого себя критикой.
Я понимаю его цепочку рассуждений. Но не до конца принимаю выводы.
– Это не так, – успокаиваю мужчину. – Вчера ты совсем не казался мне трусом. Да и вообще, не помню, чтобы видела, как ты пасуешь перед трудностями. Не загоняйся слишком сильно, хорошо? Мне не нужны ни деньги, ни титул, не в них счастье.
Альтан снова улыбается и опускает глаза на облизанные мной ненароком губы. Ох, я знаю, что он там себе придумал, быстро встаю с кресла, обрубая повисшую перед неудавшемся поцелуем интимную атмосферу. И, оказывается, вовремя.
– Мам! Снимки! Мы же не забрали снимки! – в гостиную вбегает встревоженная дочь.
Вот вам и пожалуйста, страшно представить, что бы было, застань малышка нас двоих за процессом…кхм. Конечно, вряд ли бы Пенелопа себе надумала ужасов, но объяснять сейчас дочери почему люди – более того ее мама и дядя Тан – целуются я не готова.
– Ох, точно, – вспоминаю я с жалостью. Но действительно не до того было, чтобы о фотокарточках волноваться. Жаль, не помню, да кажется, фотограф и не говорил, где его можно найти после окончания фестиваля. Если у соседей поспрашивать, кто-то наверняка в курсе, или у хозяев местных лавочек уточнить.
– Вот, – из кармана, не иначе, расширенного хитроумным заклинанием, Альтан достает бумажный крафтовый пакет, и передает Пенелопе.
Внутри стопка свежеизготовленных фотографий. Мы трое на них довольно улыбаемся и еще не знаем, что произойдет после.
– Здорово, – тянет Печенька, проводя пальчиком по краю фото и вдруг шмыгает носом.
– Эй, что такое, малыш?
Взволнованно заглядываю дочери в лицо. Она качает головой. И от этого становится еще беспокойнее. Ребенок как правило делиться своей болью с родителями, и Пенелопа еще не в том возрасте, чтобы что-то скрывать, как делают обычно дети в подростковом возрасте. Маленькие должны жаловаться, показывать пальчиком на обидчика, доносить до мамы свои переживания и искать утешения. Но не закрываться, утаивать собственную грусть, подобно взрослым.
Поднимаю глаза на Альтана, прося молча совета. Он отец, пусть участвует, не остается в стороне. Мои намерения понимаю верно.
– Печенька, ну ты чего? Не нравится, как на снимке вышла? Хочешь, мы найдем того дядю и сделаем еще? Или лучше к другому сходим, если тебе этот не понравился.
Голос мужчины звучит бодро, он встает с дивана и присаживается на корточки рядом с Пенелопой, становясь с ней почти одного роста.
– Нет, – качает категорично головой дочь. – Меня все устраивает. Хорошо получилось. Просто…не берите, в голову, это личное.
Я бы рассмеялась сейчас – она иногда совсем как взрослая изъясняется – но глаза на мокром месте у малышки меня тревожат. Устала и испугалась, за ночь от похищения и пережитого ужаса так просто не отойти.
– Ну хорошо, что устраивает. В следующем году пойдем снова на фестиваль? Сделаем снова снимки, сравним с этими и посмотрим, на сколько выше стала за год наша Печенька. Яблок в карамели поедим, я твою маму за год на два точно уговорю, как тебе идея?
Пенелопа задумывается всерьез, но я вижу, как загораются ее глаза.
– Правда?! В следующем году снова пойдем? Вместе?
– Конечно! И еще через год, и еще, ты только не взрослей так быстро, хорошо? А то ведь надоест с двумя стариками таскаться, найдешь себе друзей или, не приведи святая, какого-нибудь… – посылаю Альтану строгий взгляд, и он быстро меняет не успевшее сорваться с языка слово. – особенного друга, и все, мы уже не будем нужны.
Дочка смеется, на щечках появляются ямочки.
– А кто такой особенный друг?
– Ну…
Я молчу, тщетно борясь с улыбкой, и игнорирую немую мольбу о помощи в глазах несчастного папаши. Сам пусть разбирается, первый же начал.
– Это…такой друг, ну…как я и твоя мама. Мы особенные друзья.
Пенелопа моргает, насупленные брови лучше слов говорят о том, что она явно не понимает сказанное.
– Почему?
– Ну, потому что, знаешь ли, как бы…– Альтан чешет макушку. – А спроси у мамы, она лучше знает.
Я недовольно меряю его взглядом. Подстава подстав. Но потом улыбаюсь.
– Хочешь еще одну печеньку съесть? Разрешаю.
Пенелопа убегает в кухню так, что только пятки сверкают.
– Прости, – морщится Альтан.
Мы встречаемся взглядами и смеемся. Да уж, оба хороши. Жаль, в этом мире нет книг по воспитанию детей. Как правильно отвечать на те или иные их вопросы – никто не подскажет.
Мужчина подходит ко мне и берет за руку. Замечаю, что ему так и хочется прилепиться, сохранить как можно дольше физический контакт. Люди по-разному проявляют чувства, видимо, Альтану важна тактильность.
Сжимаю его пальцы.
– Все будет хорошо. Я никуда не денусь, ни сейчас, ни через год, ни через двадцать. Можешь сомневаться, но позволь оставаться рядом, не гони, хорошо? Я докажу,