Читать интересную книгу Мистерия Сириуса - Роберт Темпл

Для сравнения скажу: между возникновением и запрещением платоновской Академии прошло столько же времени, сколько отделяет нас сегодня от закладки Вестминстерского аббатства или от норманнского вторжения в Англию. (А ведь даже после указа Юстиниана Академия продолжала существовать, так сказать, «в изгнании» — в Персии и других странах.) История афинской Академии вполне соизмерима с постнорманнской историей Британии.

Платоновская же традиция в широком смысле — со всеми ее гностическими и еретическими обертонами — составляет неотъемлемую часть всей европейской культурной истории. Ее представителями были Джордано Бруно, Марсилио Фичино, Джон Ди и даже сэр Филип Сидней и граф Лейчестерский — не говоря уже о трубадурах Прованса, великом Данте и о десятках тысяч казненных альбигойцев и тамплиеров. Для ортодоксально мыслящего человека платонизм всегда казался чем-то странным. Ибо эта система взглядов не нуждается в догматическом оформлении Символа веры. Тем, кто ее разделяет, она известна просто как «Великая традиция» — свободная, не признающая каких-либо внешних ограничений. Эта свобода пугает слабые души, стремящиеся укрыться от сложностей бытия внутри социально оформленных религий; они пытались и пытаются уничтожить платоновскую традицию, но преуспевают лишь в уничтожении отдельных личностей или струй могучего духовного потока.

Может ли «интеллектуальный истеблишмент» признать, что этот духовный поток существует вне рамок ортодоксального христианства, начиная с третьего века нашей эры, то есть со времени Оригена? Согласится ли кто-либо из этих «светил» с тем, что Прокл, живший через семьсот лет после Платона, был не менее блестящим мыслителем, чем его предшественник и учитель? Но как же тогда быть с «единственным в своем роде» «греческим чудом»? И если платонизм преследовался в течение двух с лишним тысяч лет, то как быть с рекламируемой открытостью нашей культуры? Не окажется ли, что в основаниях западной цивилизации нашлось место для откровенной нетерпимости? Стоит с этим согласиться — и последствия могут быть огромны. Все, кто претендуют на монополию в этом мире — университеты, пресса, гигантские корпорации, телекомпании, церкви, — все они ощутили бы признаки надвигающегося землетрясения. Речь идет не о политической или социальной революции, но о вещах значительно более фундаментальных, а следовательно — и о процессах с непредсказуемыми результатами. Боязнь неведомого смешивается здесь с боязнью перемен. Вопрос действительно слишком важен, чтобы просто отмахнуться от него. Именно эта боязнь объясняет, почему замалчивается многое, что имеет отношение к традиции платонизма, в частности — почему замалчиваются труды Прокла. Мало кто осмеливается обсуждать содержание его работ и — особенно — тот фон, на котором они возникли. Сам факт обращения к этой фигуре уже вызывает нарекания.

В «Литературной энциклопедии» издательства «Пингвин»[528] для Прокла даже не нашлось отдельного места. Его бегло упомянули лишь в статье «Неоплатонизм», написанной Д Р. Дадли:

«[Прокл] был странным сочетанием — впрочем, не столь уж редким для той эпохи — философа, логика, математика и мистика. Интеллигент времен заката язычества воспринимал неоплатонизм как своеобразную религию. <…> На саркофагах, изготовленных в последние десятилетия империи, нередко изображался погруженный в раздумья мудрец».

Обратите внимание на выражение «не столь уж редким для той эпохи». Подразумевается, видимо, что сегодня уже невозможно — да и не нужно — быть столь же разносторонним. Дадли ничего не говорит ни о взглядах Прокла, ни о его сочинениях (в библиографии упоминаются только «Начала теологии»). Читателя заставляют поверить, что философы уровня Прокла давно вымерли — как мамонты, — и если они и могут кого-то заинтересовать, то лишь как «странное сочетание… не столь уж редкое для той эпохи». Мало кто из историков занимается сегодня пятым веком нашей эры. Видимо, для них сочинения Прокла могут представлять некоторый интерес. Но не для более широких кругов. Может быть, однако, «Литературная энциклопедия» сознательно вводит своих читателей в заблуждение?.. Ну что вы, этого не может быть!

Профессор А. С. Ллойд из Ливерпульского университета обратился тем не менее к жизни и деятельности этого гонимого (сегодня!) философа. Публикация «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии», в которую включена его работа,[529] — большое достижение в расширении пределов допустимого для обсуждения в этой области науки. Такие энтузиасты, как Ричард Уолзер, Филип Мерлан и покойный И. П. Шелдон-Уильямс, принявшие участие в написании «Кембриджской истории», долгое время занимались этими вопросами из чистого познавательного интереса. Указанный же сборник, по сути дела, призван очертить области, в которых новое поколение студентов может искать темы для своих будущих диссертаций, а профессора — для открытий.

Но вернемся к профессору Ллойду, достаточно детально рассказавшему о жизни и деятельности Прокла. Каким человеком был этот философ?[530] Вот что пишет о нем А. С. Ллойд:

«Прокл родился в Константинополе в 410 г. н. э. или немного позже. Но его родители, которые были патрициями из Ликии (юго-западная часть Малой Азии), послали его учиться в свои родные места, а затем в Александрию. Там он изучал литературу и риторику. Отец его был законником, но Прокла привлекала философия, и он стал посещать лекции по математике и философии Аристотеля. Затем он отправился в Афины».

В Афинах Прокл учился в платоновской Академии, а со временем возглавил ее. «Неизвестно, когда именно это произошло, но Прокл оставайся главой Академии до самой своей смерти в 485 г. Он так и не женился, и единственными его недостатками были вспыльчивость и склонность к зависти».

Вспыльчивость Прокла особенно проявлялась, когда он сталкивался с людьми, не успевавшими следить за ходом его рассуждений или спотыкавшимися на всяких мелочах. К примеру, свой монументальный труд «Комментарии к платоновскому «Тимею» он начинает со следующих язвительных строк: «Тот факт, что содержание платоновского «Тимея» охватывает историю Вселенной с начала и до самого конца, кажется мне очевидным для любого человека, если он не совсем уж неграмотен».

Но что общего между Проклом и темой нашей книги? Как мы убедимся ниже, не так уж мало. Продолжим цитату из статьи профессора Ллойда:

«Прокл вращался в высших политических сферах, но, как и другие ведущие платоники, чувствовал себя в имперском обществе не вполне на своем месте. Лично он выполнял, правда, все предписанные законом ритуалы. Вегетарианская диета, моления, обращенные к солнцу, халдейские обряды — все это имело место; даже отмечались египетские празднества. Утверждают, что магии его обучила дочь Плутарха (платоника, а не автора «Сравнительных жизнеописаний». — Прим. авт.), и, по его собственным словам, он мог вызывать светящийся призрак Гекаты. Вне всякого сомнения, Прокл ставил магию выше философии, почитая первую главнейшим средством для освобождения души. Но хотя его философские представления изобилуют всякого рода абстрактными понятиями, сама философия имела для него ценность лишь как путь к воссоединению с Единым, пусть даже и в неполном союзе. Свою философскую систему Прокл стремился разработать до мельчайших деталей и обосновать с ее помощью религиозные представления. Но сама по себе она внерелигиозна».

Участие Прокла в мистериях Гекаты, равно как и выполнение им египетских и халдейских (вавилонских) религиозных обрядов, наводят на подозрение: а не мог ли он знать кое-что и о тайне Сириуса? Немного ниже мы обсудим представления Прокла о движении небесных тел. Они, насколько я могу судить, прошли мимо внимания историков науки. (Дело, видимо, в том, что мало кто в состоянии прочитать от корки до корки гигантский том «Комментариев к платоновскому «Тимею»!) Но сначала попытаемся разобраться, что еще могло связывать Прокла с той средой, в которой на протяжении тысячелетий сохранялись знания о системе Сириуса. Профессор Ллойд пишет:

«Прокл полагал, что его метафизика представляет собой истинное (хотя и скрытое) содержание философии Платона и что, подобно всей греческой «теологии», она заимствована из тайных доктрин пифагорейцев и ор-фиков. Эта концепция изложена в двух его работах — «Началах теологии» и «Теологии Платона», а также в комментариях к «Пармениду», «Тимею» и «Алкивиаду».

Я хотел бы заметить, что в форме «комментариев» неоплатоники выражали совершенно новые и оригинальные философские идеи. Сегодня «комментарии» представляются нам чем-то принципиально вторичным и чуть ли не заслуживающим осмеяния. Так, профессор Роберт Браунинг из Лондонского университета характеризует комментарии одного из преемников Прокла — Симпликия (VI в. н. э.) как нелепые и скучные рассуждения. Слово «нелепые» ясно демонстрирует, что профессор Браунинг с этими рассуждениями не согласен, а следовательно — считает себя вправе их высмеивать. Между тем, читая «Комментарии к Эпиктету» Симпликия, я был поражен глубиной этой работы и интеллектуальным уровнем ее автора. Рассуждения Симпликия о свободе воли звучат столь современно, что заставляют вспомнить об идеях Норберта Винера и других мыслителей XX столетия. В первой главе Симпликий критикует «тех, кто считает, что наши мнения, желания и намерения исходят не из нашего внутреннего мира, а только и исключительно от внешних причин». Он спорит с тогдашними «бихевиористами» логично и последовательно. Некоторые из его доводов столь убедительны и многие его мысли столь глубоки, что я не могу не удивляться — почему не существует ни одного перевода Симпликия на английский язык.