по странному завещанию своё сияние, а ему по тому же завещанию оставила её, свою подругу. Или его любовь преображала её? Или её любовь давала ей сияние?
В эту ночь у них так ничего и не произошло. Она так и не освободилась от затаённого напряжения, будто пришла не на любовное свидание, а на возможную схватку с оборотнем, от которого неизвестно чего ждать, — то ли он будет ласков и послушен, то ли набросится… и он не стал проявлять настойчивость. Они проговорили всю ночь. Он показал ей сверху со своей, до блеска вычищенной роботом от въевшейся пыли, мансарды — пирамиды всю панораму их городка. Он только слегка трогал её платье, проверяя на ощупь, что именно так странно поблёскивает на нём, как некая тающая изморозь, но ткань была сухой и абсолютно гладкой, не колючей, не шершавой. Будто боясь обжечься, он слегка коснулся кончиками пальцев прозрачной вставки на груди и почувствовал сразу же, как остро ощутила она его ласку и как ответно слабеет…
— Ну что же, — произнёс он шутливо, — продолжим наши любимые игры в недоступность, жрица Матери Воды… — на самом деле желая её активности. Но она такой активности не проявила. В последнее время она тщательно заворачивалась в свои одеяния почти до подбородка. И грудь свою чем-то утягивала, делая мало заметной. А тут вдруг декольтированное платье… разве это не явное ожидание возобновления прежней близости? Приглашение приступить к осаде прекрасной и чистейшей, но лицедейки?
«А вот не буду тебя атаковать», — подумал он, вовсе не имея намерения ей препятствовать, если она захочет того, ради чего, собственно, и пришла. Она освоилась, сбросила свои туфельки, а вместе с ними и напряжение, и свободно уселась на его постели. Он стал гладить её ступни, и она замирала от неловкости, смешанной с очевидным удовольствием от ласки. Не препятствовала и тогда, когда он прижал её ногу к своему плечу, поощряя к раскрепощению, не отпихивала его руку, запутавшуюся в паутине нижней юбки. А под юбкой этой не было уже ничего, что могло бы и задержать его очевидную устремлённость, вкрадчивую настойчивость… и она поддалась, легла на спину, но при этом страдальчески тараща глаза в потолок, волевым усилием сжимая челюсти, чтобы не вырвался не то вскрик протеста, не то стон чувственного отклика, чем напомнила вдруг ту «игрушку» из подземного отсека…
В эту же минуту он прекратил ласку и сам расправил верхний подол её платья, будто они намереваются вот-вот отправиться на прогулку. Может, она и ожидала его дальнейший натиск, может, желала его сама, но он включил свою игру и не проявил инициативы к сближению полному и окончательному.
Со смешанным чувством разочарования и облегчения, что ничего не произошло, не делая и попытки перехватить инициативу у отдалившегося вдруг партнёра, она села рядом, спустив ноги на пол. Благопристойно разгладила все мятые складочки на подоле, приняв позу той самой послушной девочки, которая когда-то внимала его рассказам о тайнах происхождения лицедейского искусства на планете, кочевых театров в частности. Ничего не оставалось другого, как объясняться ей в любви, в которую не верил, но она этого ждала, так ему и не было жаль слов. Облегчения, как она, он не испытал, потому что желание овладеть ею осталось, а вот разочарование её скованностью также возникло. Всё-таки она уже не была той безгрешной нимфеей, а женщиной на изживании третьего десятилетия. Прибытие сюда и означало, что обиды отброшены. Но чего конкретно он хотел? Повторения того, что происходило в её «Мечте»? Когда не надо давать никаких обещаний длительной привязанности? Захотел, пришёл, поднадоело, так и пропал без объяснений? Или же постоянной привычной связи с красивой женщиной, только своей? Рудольф не хотел анализировать. Он плёл ей о своём ожидании её любви с того самого момента, как она поселилась здесь. О том, как его жизнь наполнилась этим ожиданием, словно в той её, да и его молодости.
— Так было только там, — курлыкал он, — Где сверкают родные для меня созвездия… — И целовал ей руки, продолжая плести, что она будет не просто жена, — она будет друг. И он совсем другой, она поймёт, а когда простит, захочет принять его раскаянье полностью, захочет стать для него всем, то пусть приходит в любое время, утром, днём или ночью. И он положил в её сумочку электронный пропуск в «Зеркальный Лабиринт», в своё жилище. И где бы ни находился он, примчится к ней так быстро, что она и туфельки свои снять не успеет…. И говоря, парил от собственного великодушия и сам себе верил.
Она же впитывала не только его слова, но и каждый слог в отдельности наделяла особым смыслом, каждый звук произносила за ним мысленно, разве что не вслух, как это бывает у больных эхолалией. И наблюдая её детскую доверчивость к словам, Рудольф снова испытывал вину и потрясение, и сожаление, что они не на Земле, а на постылой ему Паралее. И возникало желание соответствовать своим же собственным словам. Но если, добавил он, она не захочет всё вернуть ему, то и тогда она останется и её пальцем никто здесь не тронет. И у неё будет всё.
— Я же тебе обещал, что это жилище в полном твоём распоряжении. Считай его своим домом даже в том случае, если не захочешь, чтобы я тут отирался рядом с тобой… — но прекрасно осознавал, что никуда уже она не денется.
— Руд, зачем мне ещё один дом? Тут очень хорошо, но я привыкла к своему…
Он встал на колени, снял с неё обувь, гладя пальцы на ступнях, и опять стал целовать их.
— Ноги же запылились, не надо… — застеснялась она, хотя перед свиданием тщательно вымыла их в душистой воде. Не потому, что ожидала такого, а из желания пропитаться ароматами вся целиком.
— Ты моя светлая нимфея из тёмной инопланетной заводи… — произнёс он, — И как такое возможно, чтобы именно здесь я встретил такое утончённое и белейшее чудо? Надеюсь, ты не окажешься столь же недолговечной, как речная лилия…
И Нэя, впитывая его бормотание как музыку высших сфер, будто опять провалилась в состояние между сном и явью, но на сей раз это было падение в счастье. Или то был полёт? Она смотрела вниз из хрустального поднебесья и парила. Полёт. Конечно, полёт. К ней вернулось состояние, о наличии которого она и забыла. Девическое безвременье, бестелесная лёгкость, ожидание ещё более прекрасных событий. Всё последующее будет лучше, чем в тех снах, запутавших её сознание, которые её посещали