Птица резко вспархивает, едва дверь моей комнаты открывается. Я подпрыгиваю и ошеломленно застываю. Не может быть.
— Я слышал, принцессу нужно вызволить из башни? — Улыбается Конрад. Смотрю на парня и шокировано хватаю губами воздух. — Проще простого.
— Бофорт?
— Именно.
— Но ты…
— Лиз позвонила. Знаешь, ей стоит вручить премию. — Парень подскакивает ко мне и помогает встать на ноги. Криво ухмыляется. — О, видела бы ты, как она бежала от охраны в парике медовой блондинки…, это было незабываемо.
— Как она — что? — Восклицаю я.
— У нас мало времени. Боюсь, ее уже поймали, а вы с ней не сильно похожи.
— Но, Конрад, господи, откуда такие сумасшедшие идеи?
— Лиз сказала, ты планировала скинуться из окна. Не берусь судить, но, по-моему, наша идея звучит гораздо разумнее.
Смеюсь и покачиваю головой. Черт, как же я рада его видеть! Беру Бофорта за руку и тяну к выходу. Мы должны спешить. На пороге спальни валяются двое мужчин. Они не шевелятся, лишь медленно дышат, неприлично громко сопя.
— Что ты сделал?
— Не все побежали за «тобой», Дор. Этих пришлось вырубить.
— Твой отец разозлится.
— Он всегда на меня злится. — Парень прыскает и прибавляет скорость. — Надеюсь, ты уже придумала, как убрать людей с площади за тридцать минут.
— Нет.
— Нет? Отлично. А чем ты черт подери занималась? Магией? Что за ворон у тебя был в комнате? Принес вести из-за стены? Голуби закончились?
— Господи, ты так нервничаешь, что сразу выдаешь все свои шутки?
— Да. Знаешь ли, мы можем умереть. Будет нечестно, если не все мои мысли найдут самовыражение. — Конрад отталкивает ногой дверь, и мы оказываемся на свободе.
Холодный ветер врезается в тело, будто кувалда. Я упрямо поджимаю губы и бегу за парнем, надеясь, что часы у него спешат, и у нас осталось больше тридцати минут. Улицы пусты и одиноки, покрытые тонким слоем льда, который, порой, поблескивает от тусклых лучей ленивого солнца. Ветви деревьев трещат. Сплетаются и, будто бы корявые пальцы, тянутся высоко в небо, пытаясь достать до пропавших звезд. Я чувствую, как в груди тихо и запоздало стучит сердце. Словно в анабиозе я переставляю ноги, гляжу по сторонам и не понимаю абсолютно ничего. Куда мы несемся? Почему щеки краснеют, а дышу я хрипло и тяжело, будто страдаю астмой? Почему ноги ноют, волосы царапаются, превратившись в острые иглы, а руки немеют от мороза? Все кроется в одном слове — искупление. Я знаю, что должна нестись вперед, не останавливаясь и не сетуя, потому что это последний шанс стать той девушкой, которой я когда-то была: немного наивной, но страстной, рвущейся в бой, понимая, что победа маловероятна. Я бегу за Конрадом, а он молчит, наверняка, как и я ничего не осознавая. Но одно я знаю точно — в этот момент, в эту самую секунду, мы не просто подростки. Мы, сражающиеся с несправедливостью, романтики, готовые умереть за то, что важно. Вдохновленные книгами и идеями авторов, обманутые обществом и им не принятые. Потерянные для людей, но обретенные друг для друга.
Шум с площади слышен уже сейчас. В ужасе я распахиваю глаза, когда замечаю то, что не похоже на черные буквы, написанные на белой бумаге; то, что не похоже на кадры, сменяющийся в ленте. Это другое. Ужасное и реальное, пахнущее яростью и безумием.
Трудно понять, что именно происходит. Площадь завалена людьми, дерущимися и кричащими, сумасшедшими и испуганными. С битами, острыми ножами они налетают на препятствия, не до конца понимая, что препятствия — другие люди.
Они рычат, будто звери. Кидаются вперед, оскалив зубы. Конрад старается прикрыть меня, но я то и дело сталкиваюсь с кем-то, кто пытается оттащить меня в сторону, ударить или повалить на ледяной асфальт. Недовольно отпихиваю от себя толпу и едва сдерживаю слезы. Что же за безумие? Так и хочется заорать: прекратите! Но меня не услышат. Люди одержимы невидимой идеей, сражаются за человека, который никогда бы не сразился за них. И глаза у них горят неоправданной свирепостью, которая граничит с диким ужасом. Они переступают через поваленные тела своих же друзей и кидаются на рожон, надеясь, что им повезет больше. Но им не повезет.
— Конрад, время! — Кричу я.
— Пятнадцать минут!
— Что? — Я в панике распахиваю глаза. Нет, нет! Все эти люди погибнут! Я перевожу взгляд на высокое, старинное здание, поддерживаемое толстыми колоннами, и растеряно застываю. Что же делать? Думай, думай! Внезапно замечаю, как мужчина замахивается на незнакомку. Глаза у него налиты слепой яростью. А шея окровавлена. Девушка лежит на асфальте, пытается встать, но каждый раз валится вниз, морщась от боли. Неужели он ее ударит? Неужели расшибет голову этой битой? Я подхожу ближе и вдруг понимаю, что у девушки довольно знакомое лицо.
— Рушь, — шепчу я. Грудь вспыхивает. Он ведь убьет ее! Не знаю, зачем делаю это. Я срываюсь с места, налетаю на мужчину и сбиваю его с ног. От поднявшейся пыли щиплет глаза. Порывисто потираю их и перевожу взгляд на Дамекес. — Вставай! Слышишь, ну же, вставай, или никогда не встанешь больше!
Девушка судорожно дышит. Ее красивое лицо покрыто кровавыми разводами. Руки дрожат. Она прикасается пальцами к ноге, и только сейчас вижу, что ее голень проколота толстым осколком. Потому она не может встать.
Конрад налетает на меня со спины.
— Какого черта ты отошла от меня!
— Ей нужна помощь, — я смотрю на парня, — ее надо увести, она тут погибнет.
— Ты спятила? — Бофорт вскидывает брови как раз в тот момент, когда по площади проносится голос его отца. Мы выпрямляемся. Шериф стоит на крыше одной из машин и говорит в рупор. Лицо у него красное от бешенства.
— Никто не смеет посягать на нашу территорию! — Дерет глотку он. — Никто не имеет права бросать нам вызов!
Дикари, животные, бессердечные создания.
Конрад смотрит на своего отца и не узнает его. Нас толкают из стороны в сторону, люди кричат, орут, просят о помощи, плачут, и никто не пытается остановить это безумие. Внутри у меня вспыхивает что-то, но я беру себя в руки. Морщусь, пусть страшно, пусть больно и гляжу на парня. Я знаю, что мы можем сделать. Я придумала, как спасти людей! Открываю рот, но вдруг застываю. Я замечаю его невольно. Привязанного к столбу около центрального входа в здание администрации. Голова Эриха опущена. Его волосы свисают вниз, прикрывают вспотевшее лицо. Сердце у меня взрывается на тысячи осколков, и мне вдруг становится так больно, что колени подкашиваются. Я падаю.
— Ты чего? — Бофорт ловит меня и встряхивает. — Что случилось?
Губы не шевелятся. Я начинаю дико злиться, как сумасшедшая, как ненормальная, как одержимая! Эриха никогда не было в моей жизни. А потом он появился. И мне только и приходится, что терять его, обретать вновь, опять терять, опять находить. Не понимаю, сколько можно? Сколько можно!