достигла комнаты в башне. Мэтью отставал на несколько секунд. Он снова прижался к влажной стене и наблюдал, как фигура приблизилась к закрытым балконным дверям. Затем она остановилась и больше не двигалась. Мэтью различил длинные темные волосы. Стало быть, это женщина? Да, но земная или потусторонняя, он понятия не имел.
Фигура снова повернулась и приблизилась к лестнице. В тот момент, когда расстояние сократилось, Мэтью поднял руку чтобы коснуться ее плеча…
— Не трогайте ее! — прошипел кто-то, и Мэтью в шоке застыл.
Призрак прошел мимо него, а мужчина, стоявший в дверном проеме — судя по всему, Харрис, — отошел, чтобы женщина (видение, фантом или дух — да что угодно!) спокойно могла спуститься по ступенькам.
— Кто это? — выдохнул Мэтью.
— Моя жена, — ответил Харрис. А затем он повернулся и стал спускаться по лестнице вслед за ней, но не слишком быстро. Видимо, не хотел ей мешать?
Когда Мэтью достиг подножия лестницы, он увидел в руке Харриса фонарь, который тот, должно быть, отложил в сторону, прежде чем подняться по ступенькам.
Симона снова остановилась посреди коридора спиной к двум мужчинам.
— Что с ней? — прошептал Мэтью, подходя к Харрису.
— Деликатное состояние. Она ходит по ночам. Не каждую ночь. Может, несколько раз в месяц. По крайней мере, в Бостоне было так. Но здесь случаи участились. Она сейчас спит, понимаете?
Лунатизм, — подумал Мэтью. Он слышал о таком, но видеть это своими глазами ему не доводилось.
Дверь в комнату Харриса была приоткрыта. Мэтью понял, что он сам, должно быть, очнулся ото сна из-за шума, который издавала Симона. Пусть Мэтью наблюдал это удивительное явление прямо сейчас, он все еще не мог понять его.
— Как она смогла подняться по лестнице, если она спит?
— Этого я не могу объяснить. Хотя в Бостоне она однажды поднялась по ступенькам на чердак и провела около получаса, подметая пол. Если б вы видели ее лицо, вы бы заметили, что ее глаза открыты. Видимо, какая-то часть ее мозга понимает, где она находится. Гэлбрейт объяснил бы лучше, чем я. Она вас напугала?
— Мягко говоря. Она слышит, как мы разговариваем?
— Я так не думаю. Но если она внезапно проснется от прикосновения, от яркого света в лицо или громкого шума, она… гм… В общем, зрелище будет не из приятных. Она может завопить от ужаса или стать агрессивной. А мы ведь не хотим ничего подобного в этом доме, не так ли?
— Определенно нет, — кивнул Мэтью, нервы которого были на пределе.
Симона не двигалась, застыв между мужчинами и своей комнатой.
— Она может открывать двери в таком состоянии? — спросил Мэтью.
— И закрывать их. Да. Я случайно проснулся, чтобы подбросить дров в камин, и увидел, что она выбралась из койки. Гэлбрейт дает ей то же зелье, что и Форбсу. Но, как вы понимаете, запас лекарства, который он привез с собой, иссякает, так что ему приходится снижать дозу. Экономить. Поэтому у Симоны случился очередной приступ.
Мэтью осенила мысль.
— А говорить она в таком состоянии может?
— Я никогда прежде не слышал.
— Может быть, Симона вошла ночью в комнату Форбса, а Форбс, будучи нестабильным, принял ее за Мэри и говорил с ней?
— Возможно, — сказал Харрис. Он продолжал говорить шепотом. — Но маловероятно. Форбс утверждает, что дух посещал его пять раз. По-вашему, я не проснулся бы хоть раз, чтобы обнаружить это? Ах! Смотрите, она снова движется.
Симона сделала последние несколько шагов к своей комнате, толкнула дверь с легкостью бодрствующего человека, переступила порог и скрылась в своих покоях.
— Я никогда не видел ничего подобного, — пробормотал Мэтью, все еще пребывая в состоянии легкого шока.
— Мы женаты восемь лет, — сказал Харрис, поднимая фонарь повыше между собой и Мэтью. — Это началось на пятом году. Она родилась в богатой семье, ее отец был очень успешным в торговле краской индиго. Он был на борту корабля из Индии, который так и не вернулся в Портсмут. Симона была его любимицей, хотя у нее было трое братьев и сестер. После исчезновение Саймона Симона так и не стала прежней. А потом начались эти приступы.
— Трагическая история, — сказал Мэтью.
— Да. В каждой семье своя трагедия, не так ли? Человек либо достаточно силен, чтобы пережить это, либо слишком слаб, чтобы… — Харрис сделал паузу, подбирая нужное слово, — существовать, — закончил он. — Я всей душой презираю слабость. Это мое бремя, поэтому я день за днем имею дело с недугом Симоны, а она, кажется, ускользает все дальше.
Суровое отношение и суровый образ мысли, — подумал Мэтью. Конечно, это не было словами любящего мужа. Была ли в этой семье хоть какая-то любовь, если не считать преданности Уикса Форбсу и преданности Форбса своей жене? У Мэтью возникло ощущение, что брак между Харрисом и Симоной, возможно, строился на солидном приданом, полученном от семьи успешного торговца краской индиго.
— Вам не нравится это слышать, — сказал Харрис, правильно оценив реакцию молодого решателя проблем. — Но, если б вы были на моем месте, вы, вероятно, подумали бы то же самое. Со временем. Вы могли бы начать с возвышенных идей, потому что, несмотря на этот шрам на лбу, у вас мягкое и уступчивое выражение лица. Но реальность стреножит любую лошадь. — Он пристально вгляделся в лицо Мэтью, ожидая (а возможно, даже требуя) ответа, но Мэтью молчал.
— О прискорбном состоянии моей жены известно только доктору Гэлбрейту. Я надеюсь, вы сохраните этот неприятный инцидент в тайне. Доброй ночи, — сказал Харрис. В его пожелании не было ни намека на искренность. Кивнув, он удалился в свою комнату.
Мэтью почувствовал, что продрог до костей. Откуда-то слышалось капанье воды.
В своей комнате Мэтью развел огонь в очаге из последних припасенных дров. Благодаря свету и теплу, ему быстро удалось уснуть даже на неудобной койке.
***
Мэтью разбудил стук Уикса, возвещавший о завтраке. Взглянув в голубое стекло окна, Мэтью увидел не солнечный свет вчерашнего утра, а что-то похожее на туманный полумрак. На ум отчего-то пришла формулировка Харриса. У вас мягкое и уступчивое