Ваше лордство обвинили меня в том, что ни я, ни мой штаб ничего не знают о бедственном положении, в котором находится армия. Я не заслуживаю подобного упрека и настоятельно прошу Вас сообщить мне имя автора этой клеветы.
В своем послании от 30 января я полностью изложил свою точку зрения относительно генерал-майора Эйри. Я и сейчас придерживаюсь этого мнения. Что касается моей оценки того, как генерал Эйри выполняет свои обязанности, считаю достаточным для себя отметить то, что он продолжает выполнять их сейчас, будучи серьезно больным. Данная болезнь также является следствием выполнения генералом своего долга в ветреную дождливую ночь.
Ваше лордство, несомненно, имеет право перемещать по службе этого или любого другого из офицеров моего штаба. Однако позволю себе заметить, что с моей стороны было бы нечестно высказываться за удаление офицеров, которых, как я уже сказал, высоко ценю…
Обязанности генерала Эсткорта менее нуждаются в моем вмешательстве или наблюдении, однако считаю своим долгом сказать, что то, как он их выполняет, заслуживает самой высокой оценки с моей стороны…»
Письмо заканчивается неожиданно грустно и даже пессимистично:
...
«Милорд, я честно прожил свою жизнь. Я служу короне более пятидесяти лет; значительная часть этого времени связана с армией. Более половины своей жизни я прослужил под началом великого человека. Я пользовался его доверием и могу с гордостью отметить, что он считал меня человеком честным, обладающим некоторыми качествами настоящего офицера. И сейчас, когда я делаю то самое трудное дело, для которого и предназначен офицер, после успешного выполнения целого ряда задач, за что я был отмечен самой королевой, меня обвиняют в многочисленных упущениях».
Самым жестоким унижением для Раглана было бы узнать, что королеву почти удалось убедить в справедливости большей части предъявляемых ему обвинений. Ее прежний энтузиазм и симпатии сменились упреками. «Двор чрезвычайно встревожен и разочарован неудачами Раглана», – записал 14 января в своем дневнике Чарльз Гревилль.
Лорд Панмор отправил королеве копию своего послания Раглану. Она выразила свое полное удовлетворение содержанием. «Как бы ни было больно это признать, – написала она Панмору, – невозможно не согласиться с тем, что все изложенное здесь – полная правда».
В конце недели, возвращая Панмору «Заметки о состоянии крымской армии», она написала ему еще одно письмо, в котором выразила «недоумение и неудовлетворение по поводу скудных докладов лорда Раглана, не содержащих почти никакой информации». То, что Раглан избегал в своих докладах в Лондон любых эмоций, полагаясь только на цифры, вызывало недовольство королевы. Как и принц Альберт, она живо интересовалась делами армии и желала получать самую полную информацию о том, что в ней происходит. Как доверительно сообщил Раглану лорд Панмор, «никто не проявляет такой заинтересованности военными делами, как ее величество». Сама королева пожелала заранее ознакомиться с каждым из распоряжений, отправляемых из Лондона в Крым. По ее собственным словам, ее намерением вовсе не было давать какие-либо указания или инструкции. Единственным желанием королевы было «знать все» [30] .
Лорд Панмор вызвал еще большее раздражение королевы, обратив ее внимание на отсутствие деталей в докладах лорда Раглана. Он получил последнюю депешу из Крыма 27 февраля, и было трудно понять, было ли это личное письмо или официальное донесение. Однако еще более тяжкой виной Раглана, по мнению Панмора, было то, что он отказался согласиться с увольнением любого из офицеров своего штаба. Старый генерал Бэргойн был отправлен домой без согласия командующего, однако он был всего лишь советником, и его одного было явно недостаточно. «Я должен кем-то пожертвовать для палаты общин», – настаивал Панмор. Он просил Раглана еще раз подумать над тем, действительно ли ему стоит продолжать защищать Филдера, Эйри и Эсткорта. Он надеялся, что Раглан «пойдет навстречу общественному мнению».
Но этого не произошло. Не отступало и правительство. Пальмерстон был настолько непреклонен, что даже Панмор был вынужден заметить, что тот «слишком прислушивается к мнению толпы».
Когда лорд Раглан категорически отказался пожертвовать своими подчиненными во имя общественного мнения, лорд Панмор склонялся к тому, что необходимо подождать с кадровыми решениями, пока поступят доклады нового начальника штаба. Но премьер-министр продолжал настаивать на смещении по крайней мере Эйри, Филдера и Эсткорта, как людей, которые ни в коей мере не устраивают парламент. «На следующем заседании правительства, – заявил он Панмору, – мы должны всерьез рассмотреть вопрос об отставке этих людей, поскольку никто из них не способен в сложившейся обстановке справляться со своими обязанностями…» Если произойдет что-то непредвиденное, «общество обвинит во всем правительство, и это будет справедливо. Поэтому, убрав этих людей со своих должностей, мы действуем во благо стране и армии».
Если Эйри и Эсткорт, повторил премьер-министр через две недели, «будут убраны со своих постов, правительство сразу же получит поддержку парламента… Никто на моем месте не стал бы спокойно наблюдать за тем, как в армии продолжают оставаться люди, пассивность и некомпетентность которых в течение последних восьми месяцев привела к гибели тысяч людей». В следующем письме Панмору Пальмерстон снова высказался за изменения в армии и за удаление из нее неспособных неграмотных офицеров: «Раглан сам по себе никогда не пойдет на изменения; он находится в плену привычки, и ему самому не хватает энергии реформатора… Мы должны разрубить этот узел… Он слишком сентиментален и никогда не согласится с нами, если ему подробно не объяснить сути дела».
Другие члены правительства были согласны с Пальмерстоном, что узел необходимо разрубить, что даже если не Эсткорт, то по крайней мере Эйри должен отправиться в отставку независимо от того, согласен с этим Раглан или нет. Но затем неожиданно этот шум пошел на убыль. «Вы больше не услышите от меня ни слова по поводу перестановок в Вашем штабе, – заверил Раглана Панмор, – я сказал своим коллегам, что выслушал Ваши соображения по поводу нежелательности перемен, что Вам удалось убедить меня. Больше я не стану досаждать Вам этим вопросом».
II
В Крым прибыл генерал-лейтенант Джеймс Симпсон, получивший назначение на должность начальника штаба Раглана. Это был дружелюбный и тактичный человек, которому вскоре удалось преодолеть недовольство, вызванное его назначением на этот пост. Некоторое время он воевал в Испании в звании младшего офицера гвардии, затем был тяжело ранен в сражении при Ватерлоо. Его опыт и несомненная военная образованность, подкупающая искренность в общении, мягкий шотландский акцент помогли преодолеть подозрения в том, что новый генерал был подослан политиками в качестве шпиона. Генерал Симпсон, по его собственному признанию, вначале сохранял ту «известную долю предубеждения», внушенную ему в Лондоне. Но, как отмечал в беседе с лордом Панмором его друг адмирал Хьюстон-Стюарт, Симпсон обладал «чувством здравого смысла». «Мне нравится, – продолжал адмирал, прибегая к морскому термину, – курс, которого он придерживается, его солдатская выправка в сочетании с мягкой настойчивостью. Думаю, вскоре он доложит Вам, что все не так плохо, как ожидалось». Хьюстон-Стюарт оказался прав. Через несколько дней после прибытия в Крым генерал Симпсон отправил в Лондон взволнованный рапорт:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});