– Что за истории? – спросила я, когда мне показалось, что она не хочет продолжать.
– Истории о том, что твоя бабушка не была рада этому браку, она не считала, что твоя мать подходит твоему отцу. Можешь говорить, что угодно о твоей бабушке, но она могущественная женщина с глазами коршуна. Они видят вещи, на которые у других людей глаза закрыты, и она делает то, что должно быть сделано.
Да, она выдающаяся леди, которая не сделает ничего, что бы ставило в затруднение семью. Твой дедушка любил твою мать. Каждый мужчина любил бы ее. Я не знаю, такая же ли она прекрасная, как раньше, но она была как драгоценная маленькая куколка, черты лица были мелкими, но совершенными, а когда она хлопала своими ресницами, мужчина мог превратиться в мальчишку. Я это видела сама, – добавила миссис Дальтон, подняв на меня свои глаза и взметнув брови. – Итак, твой дедушка относился к ее противостоянию спокойно, я полагаю. Я не знаю всего, что происходило за закрытыми дверями, пойми меня, хотя слуги, которые были с Катлерами долгое время, такие как Мэри Бостон, имели представление о том, что происходит, и говорили, что это была борьба.
Нет, уверяю тебя, Мэри не из тех, кто собирает сплетни. Она не такова. Я всегда была близка с Мэри, и она рассказывала мне то, что знала. Я уже была сестрой и выполняла специальную работу в отеле, ухаживала за гостями, которые, случалось, заболевали, а затем ухаживала за мистером Катлером-старшим, когда он заболел. Тогда не было секретом то, как твоя бабушка относится к твоей матери. Она полагала, что та слишком ветрена и себялюбива, чтобы быть хорошей женой ее сыну, но у твоего отца голова шла кругом, и никого другого он не хотел.
Как бы то ни было, они поженились, и какое-то время казалось, что твоя мать станет хорошей женой ему. Она вела себя и делала то, чего хотела твоя бабушка, училась быть милой с гостями, быть хозяйкой… Она по-настоящему наслаждалась нарядами и драгоценностями. Она могла быть принцессой Катлер'з Коув, а в те времена, как и в нынешние дни, Катлер'з Коув был особенным отелем, предназначенным для самых богатых, самых выдающихся семей по всему Восточному побережью… даже Европы!
– Что произошло, что все изменилось? – спросила я, не в состоянии скрыть свое нетерпение. Я знала уже многое об отеле. Я хотела, чтобы она рассказала то, что я не знала.
– Я перехожу к главному, дитя. Не забывай, я не проворна и мой разум ослаб из-за болезни, этого проклятья. – Она махнула рукой и взглянула каким-то отсутствующим взглядом. Я послушно сидела, ожидая, когда она снова вернется ко мне. – Так на чем это я остановилась?
– Вы говорили мне о моей матери, свадьбе, как хорошо все складывалось поначалу…
– Ах, да. Да, это было не очень долго после того, как родился твой брат…
– Филип.
– Да, Филип. И тогда твоя мать начала немного блудить.
– Блудить?
– Ты не знаешь, что означает блудить, дитя? Ты знаешь, что это, когда кошки начинают блудить, а? – спросила она, наклонившись ко мне.
– Я думаю, что да. Флиртовать?
Она покачала головой.
– Она допускала больше, чем просто флирт. Если бы твой отец знал, он бы не вынес. Но он был далек от этого, а твоя бабушка знала. Ничего не происходит в этом отеле, о чем бы она не узнала в ту же минуту или чуть позже. Всегда все выглядело так, что главным был твой дедушка, но на самом деле силой была она, по крайней мере, столько, сколько я ее помню.
– Я это знаю, – печально сказала она.
– Как бы то ни было, насколько мне известно, появился этот человек, пианист и певец, и такой красивый, каким только может быть мужчина. Все молодые женщины вились вокруг него, а он и твоя мать… – Она сделала паузу и затем снова наклонилась ко мне, словно в другой комнате находились люди, а она не хотела, чтобы нас подслушали. – Там была такая горничная, Блоссом, она сказала мне, что однажды ночью она застала их за зданием бассейна. Она сама была там с мужчиной по имени Феликс, он был подручным. У нее не на что и смотреть-то было, – презрительно добавила она, шмыгнув носом, – но эта Блоссом занималась любовью с любым мужчиной, который задерживался рядом достаточно долго, чтобы заметить ее.
Так вот она поняла, что это твоя мать, и очень испугалась и увела Феликса прочь. Блоссом не рассказала об этом никому о том, что она видела, кроме двух своим ближайших подруг. А твоя мать и ее любовник не знали, что Блоссом была там в то же самое время. Но очень быстро твоя бабушка все вызнала об этом. У нее были глаза и уши повсюду, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – добавила миссис Дальтон.
– И что она сделала? – спросила я еле слышным голосом.
– Певцу было дозволено уехать, а вскоре после этого, м-да… твоя мать оказалась беременна.
– Мной?
– Боюсь, что да, девочка. Твоя бабушка привела ее в свой кабинет и отхлестала ее словами так сильно, что та умоляла пощадить ее. Разумеется, твоя мать клялась, что ты была ее и Рэндольфа, но твоя бабушка была очень сообразительной и знала слишком много о том, что было. Она знала даты, сроки и… В конце концов твоя мать созналась и признала, что, скорее всего, ты ребенок не Рэндольфа. Кроме того, – ее брови снова поднялись, – я не думаю, что дела между ею и твоим отцом проходили так гладко, как предполагается они должны проходить между мужчиной и женщиной. Ты понимаешь? – Я покачала головой. Я не понимала. – Ладно, это уже другая история. Во всяком случае, единственное, что я выяснила изо всего этого, что твоя бабушка собиралась заставить твою мать сделать тайный аборт. Она хотела, чтобы я отвела ее к кое-кому.
Я покачала головой, пораженная тем, что Рэндольф Катлер не был моим отцом. Снова ложь. Когда же все это кончится? Когда прекратится вся эта ложь?
– Как имя этого певца?
– О, я не помню. В те дни артисты здесь часто останавливались. Некоторые оставались на весь сезон, некоторые на неделю по пути в Нью-Йорк или в Бостон, или в Вашингтон. И, как я уже сказала, он не был первым, кого твоя мать уводила за бассейн…
Я не могла поверить тому, что слышала о своей матери. Моя бедная, больная мать. Ха! Что за хитроумный фарс она создавала. Как ловко она обманывала Рэндольфа! Как могла она предавать их любовь и брачную клятву с другими мужчинами? Это было отвратительно. Она была мне отвратительна, потому оказалась всего лишь эгоистичной женщиной, думающей только о себе и своих желаниях.
– Рэндольф узнал об этом? – спросила я.
– Он узнал, что твоя мать беременна, – ответила она. – И это спасло ее от аборта. Понимаешь, он подумал, что это его ребенок. Поэтому Лаура Сю умолила твою бабушку позволить ей сохранить беременность и не рассказывать Рэндольфу о том, от кого она. Твоя бабушка не хотела скандала, но она не желала сохранить ребенка от другого мужчины и дать ему фамилию Катлер. Она слишком гордилась своей кровью.