другим склонились перед ним, беря в рот его член. Это вызвало у поэта бурную эрекцию. Войдя в священные покои, он позвал — нежно и в то же время страстно:
— Энанита, ты здесь?
Великанша услышала голос того, о ком мечтала все эти ночи. Наклонная крыша дома и полумрак заставили ее утратить чувство пропорций: она видела лишь Деметрио, ее господина, гиганта с нацеленным на нее твердым острием — напоминанием о роковой встрече. Влагалище ее сделалось водоемом, где бились о стенки горячие волны. Внутри нее раскрывались не яичники, а целые галактики. Желание Энаниты было столь велико, что она плюхнулась на спину, раздвинув ноги, отчего стены задрожали, а с крыши посыпалась солома. Деметрио увидел лоно — сочащееся влагой, полураскрытое, пахнущее возбужденной самкой… Пусть она Дева Мария и Богоматерь, но сейчас, вытянувшись, она имеет право позвать к себе мужчину из плоти и крови, своего кумира, повелителя, Хозяина. Наконец-то она подходит ему по росту и может стать той самкой, которую он жаждет заполучить. Они вместе, они едины, они- пара. Больше нет ни карлицы с ее комплексами, ни истерик из-за отсутствия грудей и зада. Тяжесть ее тела давала ей теперь возможность наслаждаться земными радостями.
— Не будем терять времени, мой господин. Я знаю, что нравлюсь тебе такая. Приди с грозноувлажненным эректолитом и кувыркательно меня особачь!
У Деметрио слюнки потекли. Эта громадная туша соответствовала размаху его похоти, копившейся бесконечными ночами, без всякой надежды на удовлетворение. Он нуждался не в женском лоне — в горном ущелье! Не раздумывая, он бросился в бой. Вогнав внутрь свое орудие, он понял, что не прошел даже начального отрезка пути и беспомощно забарахтался внутри обильной плоти. Он попробовал сжать ее грудь: ладонь не смогла обхватить массивный выступ, две — тоже. Здесь требовалось быть по меньшей мере двадцатируким! Тогда он поискал губами сосок: тот забил ему весь рот до отказа. Попытался подсунуть руку под тело возлюбленной, чтобы погладить ягодицы: слишком короткая. Энанита, желая помочь своему господину, повернулась, и Деметрио заорал от боли, придавленный гигантской массой. Он снова перешел в атаку, постарался проникнуть глубже. Энанита, облегчая ему путь, приподняла ноги — и поэт взлетел под крышу. Он упал на живот Энаниты, а оттуда скатился на лобок.
Увидев, как Господин бессильно корчится среди частей ее тела, великанша осознала, что все закончено. Она совокуплялась со своей мечтой, нет, даже не так: сама с собой. Как этот жалкий, слабый человечек мог быть для нее Богом? И Энанита стряхнула его с себя легким движением. Деметрио отлетел в угол. Женщина остановилась перед ним, наклонившись — иначе голова коснулась бы крыши. Карлик, с микроскопическим отростком, с жалкими потугами на достоинство, лишь отдаленно похожий на тот образ, который вставал у нее перед глазами… На секунду ее охватила жалость — но тут же сменилась ненавистью. Столько лет, отданных бесплодной иллюзии! Господин оказался паяцем, как и все остальные. Что же ей оставалось в жизни? Да! Ее сын! Она была не одинока. Груди Энаниты заныли, и впервые она ощутила желание кормить. Из сосков потекли две струи молока. Поцеловав Деметрио в макушку, она покинула хижину.
Поэт вылил воду из тыквы на земляной пол, обмазался грязью и вывел большое «НЕТ» у себя на лбу. Когда он вышел за дверь, его ждала только Американка, такая же твердая, как всегда. Все прочие с восторгом наблюдали, как великанша кормит Кристобаля Колона — Белую Змею.
Деметрио обнял свою подругу, испачкав ее грязью. Жалость к самому себе тянула его к Американке. Он попытался поцеловать ее; язык Американки оказался у него во рту, забившись глубоко в глотку. Он дал ей пощечину. Та погладила его руку и положила в нее отлетевший винт. Тогда Деметрио поволок ее в хижину и овладел ею, как животное. С яростью искал он экстаза, зарывшись в безжизненные члены, пролил семя и закричал:
— Скажи, что я — твой Господин!
Американка заскрипела, устраивая в воздухе электрические разряды. Деметрио прижал свои губы к ее пятнистому уху и продекламировал стихотворение — он сочинял его на ходу, ритмично хлопая механическую самку по лобку. Он описывал свой смертный час, погребение, расставание с друзьями, с неутоленными желаниями, с неполученными ласками, с не-приобретенными вещами, с недостигнутыми идеалами, пиршество червей, видящих его в последний раз, а значит, и в первый, ибо встреча с мертвецом есть также и прощание. Он поднялся удовлетворенный: лучшее его стихотворение, прочитанное пластмассовому уху, знаменует конец целого этапа в жизни. Американка снова покрыла его грязью.
— Ассис Намур, ты прекрасен… Земляной человек для механической женщины.
Поэт, поколебавшись, выразил свое согласие глухим «нет!» и приблизил свои губы к неживым губам подруги.
Все время одно и то же! Как вырваться из порочного круга? Вся ее жизнь была отмечена непрерывной цепью успехов! И вот один промах — и она на грани ужасного поражения. И ведь все козыри были на руках! Не меньше, чем Бог! Утратив язык, она пересекла черту, войдя в мир великих свершений. Выведя из организма отраву, покрытая потом и слезами, благодаря своей воле — железному пруту, который ни одна сила в мире не согнула бы — она достигла такой чистоты, что смогла поглотить человека из злаков и стать пророчицей. Благодаря пшенице она узнала о втором пришествии Христа; благодаря маису, о существовании арауканов. Не значась нигде, ни в какой бумаге, вычеркнутые из официальных гражданских списков, не замечаемые презрительными чиновниками, они множились, выйдя за пределы селения, притаившись в каждой ямке, под каждым кустом и камнем, — два миллиона человек! Гордые, они, тем не менее, стыдились своей расы, веря в приход белого мессии, змееподобного, с седыми волосами: он поведет их от победы к победе, ибо индейская война еще не закончена. Чили принадлежит арауканам, они должны управлять страной. Именно поэтому, завладев Кристобалем Колоном и его верными последовательницами, она спустилась вниз по Биобио на двух баржах, груженных ружьями и военным снаряжением, купленных тайком — штука за штукой — у американских моряков. Новая дева Мария встретила в ней свою старую знакомую, Марию Магдалину. Спаситель — так же, как раньше, — оставался под присмотром робкой девы и энергичной блудницы. Она, Диана Доусон, немая Наставница, объединила бы вокруг святого дитяти легионы священных блудниц с отрезанным языком, носимым, как талисман, в пластмассовом кубике, на животе, чуть пониже пупка… При поддержке Мачи, пятнадцати тысяч воинов, немых проституток, двух миллионов индейцев, она овладела бы Ла-Монедой и свергла президента, легко справившись с армейскими частями.