Иэн встретился с королем, как только стало известно, что Джон готов принять своих знатных подданных, и вернулся домой в растерянности и волнении. Он был принят с учтивостью, которая ему показалась подозрительной. Правда, перед тем как он вошел в парадный зал, его перехватил Солсбери и сказал, что ему удалось смягчить обстановку, но Иэну все равно казалось неестественным, что король никак не отозвался о его браке, а спросил лишь, с ним ли леди Элинор. Иэна подмывало сказать, что ее нет, но уже слишком многие люди знали правду. После нескольких минут вежливой беседы Джон отпустил его с приглашением, которое больше смахивало на приказ, присутствовать вместе с леди Элинор на большом обеде в сочельник.
Еще более странным, чем видимое безразличие короля, было совершенно спокойное отношение к нему со стороны придворных. Иэн слишком хорошо знал способности короля в искусстве притворства. Однако друзья Иэна, казалось, были рады встрече с ним и ни косвенно, ни открыто не предупреждали его о возможных неприятностях.
Его враги, еще лучший индикатор, казалось, совершенно искренне были взбешены его столь удачным браком. Хмурые взгляды и фальшивые слова звучали там, где им и следовало, и при всей своей настороженности Иэн не увидел и не почувствовал ни малейшего намека, никаких ухмылочек исподтишка со стороны придворных, что могло бы указать на какую-то их осведомленность в скрытых планах мести.
Элинор тоже пыталась выяснить, чего им ждать, но преуспела в этом не больше своего мужа даже после встречи с королем двумя днями позднее. Ее в обычном порядке вызвали на судебное заседание по вопросу о выплате компенсации королю за то, что она вышла замуж без разрешения своего сюзерена. Иэн отправился с ней в полном снаряжении, что, конечно, было не совсем обычным нарядом для отвечающих перед судом по иску короля. Джон, однако, удостоил его не более чем быстрым снисходительным взглядом, словно говоря, что он прекрасно понимает оборонительный смысл этой демонстрации, но она совсем ни к чему. Что и подтвердилось.
Элинор оправдала поспешность своего брака постоянной угрозой для ее поместий и наследия ее сына со стороны разбойников, а также неверных и недовольных вассалов и кастелянов. И прибавила, что, поскольку король был на войне во Франции, она не знала, где и каким образом найти его или сколько времени ждать его возвращения.
Если Джон и вспомнил, что гонец Элинор, сообщивший о смерти Саймона, нашел его без малейших затруднений, он ничего не сказал об этом. Он принял оправдание необходимости спешки, но отклонил доводы о невозможности попросить разрешения на том разумном основании, что Иэну было прекрасно известно, где находится армия, и что война к тому времени уже закончилась. Затем он наложил на ответчицу штраф в размере десятой доли ее доходов от имений. Это было тяжелое наказание, но ни в коем случае не безосновательное.
— Лучше бы вы в свое время взяли в мужья того человека, которого я вам предлагал, — с улыбкой произнес Джон, когда Элинор поклонилась в знак согласия с решением и дала гарантию о выплате штрафа. — Вильям Венневаль все еще жив и здоров.
— У меня не было выбора, — мягко ответила Элинор. — Еще до того, как я получила ваше предложение, я уже вышла замуж по приказу короля Ричарда на Святой Земле.
Это был, конечно, единственно возможный ответ со стороны Элинор, но впоследствии она обсудила замечание короля с Иэном во всех деталях. Это были столь естественные и разумные слова, что, произнеси их кто-нибудь другой, они восприняли бы это как знак того, что все забыто и прощено.
Но Джону верить нельзя. Он был известен, даже знаменит тем, что никогда не забывает обид. Двор в целом мог принять эти слова за чистую монету, поскольку никто из придворных не знал, сколь глубоко и лично Элинор оскорбила Джона. Но для самой Элинор напоминание о том инциденте служило намеком, что Джон ничего не забыл. Ударение на то, что Венневаль до сих пор жив, ей казалось угрозой, что Иэн долго не проживет.
Иэн на это лишь небрежно пожал плечами. Он согласился, что Элинор, возможно, верно интерпретирует слова Джона и что король хотел запугать ее, но настаивал, что у короля немного возможностей исполнить свою угрозу.
— В темных углах встречаются длинные ножи, — резко произнесла Элинор.
— Чепуха, — отмахнулся Иэн. — Весь двор теперь знает историю нашего брака. Если хоть волос упадет с моей головы, неужели кто-то усомнится в том, по чьему приказу это произошло? В пылу гнева, когда он только узнал об этом, король мог, конечно, попытаться избавиться от меня таким образом, но сейчас он остыл. Он не сможет найти никаких оправданий перед знатью, которая и так шепчется насчет того, что произошло с Артуром. Особенно теперь, когда он собирается объявить об очень тяжелом новом налоге. Думаю, что мы пока в безопасности, по крайней мере, до конца празднеств. Именно тогда, я уверен, он объявит о введении налога в размере тринадцатой доли и до того времени не захочет возбуждать лишние поводы для недовольства.
— Может, ты и прав, — сказала Элинор, — но есть еще двое, по меньшей мере, которые не так умны, чтобы связать воедино твою смерть и новый налог, и которые, вероятно, уверены, что король не слишком расстроится, услышав, что ты умер, пытаясь дышать через дырочки в своем теле.
С этими словами она протянула ему великолепную кольчугу, принадлежавшую когда-то Саймону, такой тонкой работы, что по толщине она едва ли превышала шерстяную тунику. Она не выдержала бы удара меча, но, надетая под тунику, представляла собой надежную защиту от предательского удара ножом. Отныне Иэн стал надевать ее, выходя из дома без доспехов, и Элинор чувствовала себя спокойнее. Однако и эти меры предосторожности оказались излишними. Фулк де Кантелю и Генри Корнхилл поглядывали на Иэна враждебно, но рукам воли не давали.
В сочельник Элинор и Иэн снова оделись, как две половины одного целого. Это был день роскоши и великолепия, и они выглядели величественно и пышно, как подобало могущественным лендлордам. И они даже как будто перестарались, поскольку вскоре после того, как они вошли в зал, к ним подбежал паж с сообщением, что места для них приготовлены за первым от возвышения для трона столом.
— По чьему приказу? — отрывисто спросил Иэн.
— Короля, милорд, — ответил паж.
— Он оказывает мне большую честь, — механически произнес Иэн, чувствуя, как вонзились в его запястье ногти Элинор.
Это была уж слишком большая честь. Иэн де Вилон был бароном, но здесь присутствовало множество людей с куда более высокими титулами, а чем выше титул, тем ближе его носитель должен сидеть к королю. Несмотря на то, что они прекрасно знали характер Джона, у Иэна и Элинор до сих пор еще теплилась надежда, что увещевания Солсбери заставят короля удовлетвориться штрафом и хотя бы на время оставить их в покое. Этот знак милости перечеркнул последние ожидания. Джон способен закусить удила и забыть о них, но никак не оказывать милости.