Бисеза прижала окровавленную руку к его груди. Его сердце затрепетало и остановилось.
Отказавшись от помощи, Александр, держась скованно и прихрамывая, поднялся на самый верх ворот Иштар. Он устремил взгляд на восток, туда, где на равнине все еще горели костры монголов. Летучие сферы, которые люди называли Очами и которые парили в воздухе все то время, пока шло сражение, теперь исчезли – все, кроме громадного шара в храме Мардука. Вероятно, эти новые безразличные боги увидели все, что хотели.
Предстояло подготовиться к судилищам. Оказалось, что странный англичанин Сесил де Морган передавал сведения монгольским лазутчикам – в частности, благодаря этим сведениям Сейбл Джонс так быстро добралась до храма Мардука. Командир англичан Гроув и его помощники – Бисеза и Абдыкадыр – требовали, чтобы право судить предателей, де Моргана и Сейбл, было предоставлено им. Они хотели судить их по своим законам. Но Александр был царем, и он знал только один вид суда, которому могли быть подвергнуты эти люди. Де Моргана и Сейбл ожидал суд перед всем войском, которое выстроится на равнине у города. Александр уже решил их судьбу.
«Эта война еще не окончена, – думал он, – даже при том, что великий вождь Чингис мертв».
Он не сомневался в том, что в конце концов одолеет монголов. Но зачем македонянам и монголам драться на радость богам Очей, будто псам, брошенным в яму? Ведь они люди, а не звери. Возможно, был какой-то иной путь.
Бисеза и ее друзья называли себя «современными людьми», и это забавляло Александра. Получалось, что он и его время – выцветшие истории из далекого прошлого, рассказанные усталым старикашкой. А с точки зрения Александра, эти странные, долговязые, причудливо наряженные существа из далекого и неинтересного будущего были пустым местом. Их была всего горстка в сравнении с огромными толпами македонян и монголов. О да, их смешное оружие в какой-то моменте помогло в сражении против хана, но оно быстро иссякло, утратило мощь, а потом все вернулось к самому древнему оружию – железу, выучке и отваге. «Современные» люди не имели особого значения. У него не было сомнений в том, что живое, бьющееся сердце нового мира здесь, что оно принадлежит ему – и этим монголам.
Он всегда знал, что момент растерянности, испытанный им в сражении у реки Беас, – ошибка. Теперь эта ошибка осталась позади. Он решил, что снова отправит посольство к монголам, что главным переговорщиком назначит Евмена. Нужно предпринять еще одну попытку переговорить с монголами, поискать точки соприкосновения, общие интересы. Победив монголов, он обрел бы могущество, но объединившись с ними, он стал бы еще сильнее. В этом израненном мире не было бы силы, способной сравниться с ними. А вооруженные знаниями, принесенными Бисезой и ее друзьями, они обретали безграничные возможности в будущем.
Размышляя и строя планы, Александр вдыхал ветер, дующий с востока, из сердца всемирного континента. Ветер приносил множество запахов – в том числе и аромат времени.
Часть пятая
Мир
37
Лаборатория
Вряд ли это можно было назвать клеткой.
Через пять лет после Разрыва и того дня, как они оказались в плену, обезьянолюди все еще находились в загородке, сделанной из обрывка маскировочной сетки, небрежно наброшенной на Око, которое так удобно повисло в этом месте. Края сетки были прижаты к земле камнями. Никто так и до удосужился поставить здесь что-нибудь получше – правда, какой-то умник-вояка распорядился камни выкрасить белой краской. Всегда найдется кто-нибудь, кого хлебом не корми, а дай занять других бесполезной работой.
Под этой сетью Мать проводила день за днем. Компанию ей составляла только быстро подраставшая Дочь. Теперь ей было почти семь лет. Ее юный разум еще не окончательно оформился, и она привыкла к той реальности, в которой выросла, – к жизни под сетью. Мать к этому привыкнуть не могла. Но была вынуждена смиряться.
Раз в день приходили солдаты и давали ей еду и воду, и убирали дерьмо. Иногда они валили ее на землю и втыкали в ее тело свои жирные пенисы. Мать воспринимала это равнодушно. Ей не было больно, и она приучилась позволять тюремщикам делать, что им заблагорассудится, но при этом она глаз не спускала с Дочери. Она понятия не имела о том, почему солдаты ведут себя так. Но даже если бы она это и понимала, она бы все равно не смогла им помешать.
Мать могла бы вырваться на волю. Она инстинктивно догадывалась, что способна это сделать. Она была сильнее любого из солдат. Она могла бы порвать сетку зубами, руками и даже ногами. Но с того дня, как их с Дочерью изловили, она не видела ни единого из своих сородичей. Через ячейки сети она не видела ни деревьев, ни желанной темно-зеленой тени. Если бы она оказалась на воле, ей некуда было бы идти, ничто не ожидало ее, кроме дубинок, кулаков и ружейных прикладов. Ей пришлось выучить этот жестокий урок.
Нечто среднее между животным и человеком, она очень смутно воспринимала прошлое и будущее. Ее воспоминания походили на галерею, где висели яркие картины: лицо ее матери, тепло ее гнезда, сильный запах того самца, который первым взял ее, сладкая агония родов, пугающая хрупкость первого отпрыска. А в ощущениях будущего преобладало смутное видение собственной смерти, страх черноты, прячущейся за желтыми глазами кошек. Но ее воспоминания не поддавались пересказу, в них не было ни логики, ни порядка: как большинство животных, Мать жила в настоящем, потому что если не выжить в настоящем, то и прошлое, и будущее ничего не значили. А ее настоящее, эта беспомощная жизнь в плену, уже поглотила ее сознание целиком.
Она была пленницей. И все. Но у нее хотя бы была Дочь.
Но вот однажды утром кое-что изменилось.
Первой это заметила Дочь.
Мать пробуждалась медленно. Она, как обычно, цеплялась за обрывки сна, в котором ей виделись родные джунгли. Она зевнула, широко раскрыв рот, и потянулась, распрямив длинные руки. Солнце стояло уже высоко, и она видела яркие лучи, пробивающиеся сквозь ячеи сетки.
Дочь пристально смотрела вверх. На ее лице лежал свет. Мать запрокинула голову.
Око светилось. Оно стало похоже на маленькое солнце, пойманное в сеть.
Мать встала. Бок о бок Мать и Дочь, не спуская глаз с Ока и держась ровно и прямо, пошли вперед. Мать подняла руку и протянула к Оку. Она не дотянулась до него, но шар отбрасывал тени на нее и на ее Дочь, на утрамбованную землю, служившую полом. Шар не испускал тепла, только свет.
Мать только проснулась. Ей ужасно хотелось помочиться, покакать и почиститься от клещей и блох, впившихся в кожу за ночь. Хотелось есть и пить. Но она не могла пошевелиться. Она только стояла, широко раскрыв глаза и подняв одну руку. Глаза у нее защипало от пыли и холода, но она и моргнуть не могла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});