И тогда немцы начали атаковать сами. С невероятной, с жуткой деловитостью они начали опускать орудия. Теперь пушки стояли, обратив жерла не косо вверх, а прямо на лесополосу. Теперь они не могли стрелять навесным огнем по полю, но зато ударили прямой наводкой по скопившимся здесь, в только что безопасном месте. Будь они опытными, давно обстрелянными солдатами, они вполне могли бы не скапливаться в лесополосе, а сразу продолжать атаковать. И, очень может быть, немцы не успели бы опустить орудия, началась бы рукопашная, и даже батарею был шанс захватить. Но… Но не знаю, кто как, а Лева понял это спустя несколько месяцев. А большинство приехавших с ним уже не успели понять.
Потому что даже те, кто перебежал это поле (которое вообще не надо было перебегать; делать это ни за что и никогда не отправил бы своих солдат ни один европейский полководец), оказались под кинжальным огнем крупнокалиберной немецкой артиллерии.
Лева вовремя бросился на землю. Над ним выло и неслось, грохотало, забрасывало землей. Сама земля подпрыгивала под ним, перекашивалась в разные стороны.
А потом Лева услышал «Hurra!» и поднял голову. Прямо перед ним, метрах в тридцати, самое большее, через поле бежали люди в чужой форме. Бежали не быстро, не торопились пересечь, потому что к боку каждого из них был прижат пистолет-пулемет — как им объясняли, оружие плохое и никчемное, потому что пуля из винтовки летит почти на километр, а у этого порождения извращенной буржуазной мысли диапазон прицельной стрельбы — от силы две сотни метров.
Но здесь и не надо было стрелять на километр. И выцеливать противника было совершенно не надо. Потому что противник вот он — бежал в двух шагах, рысил через поле с аккуратно засученными рукавами. И не давал поднять головы, не давал продемонстрировать изрядные качества прицельного устройства, дальность полета и ударную силу винтовки образца 1903 года.
И Лева (хранила его в этот день какая-то Высшая сила!) начал отползать назад, тянуть за собой винтовку (никакая сила не заставила бы его в этот момент бросить оружие). А оказавшись прикрытым деревьями, поднялся и побежал, слыша визг, посвистывание, вой вокруг, хотя пес его знает — было, не было двухсот метров между ним и немцами.
Только на середине поля остановился Лева — не хватило в легких больше воздуха. Немецкие солдаты, по всем расчетам, должны были давно уже выйти из лесополосы, подставиться под огонь дальнобойных и мощных винтовок. Но они не выходили оттуда. Зато за лесополосой послышалось знакомое «Бу-бух!!» и пронзительный, уже знакомый свист, шелест распарываемого воздуха. Лева успел упасть (который раз за сегодня!), когда снова стали вырастать такие знакомые, такие внятные черно-багрово-дымные, остро пахнущие «кусты»…
Перебежками, осторожно выбирался Лева из зоны обстрела. Солнце садилось… а казалось, все ведь только началось!
На перекличке отозвалось 288 человек. Из поезда вышло 3000. Что толку чесать языки о том, что только смогло быть и чего никогда уже не будет? Не будет потому, что «судьбу» делают люди. И «предназначение» делают люди. И «будущее» делают люди. Без людей не делается ни судьба, ни предназначение, ни будущее. Это красные могли убить купца и удивляться — почему это сами собой, по щучьему велению, по кухарок и дворников хотению, не катятся сами собой товары, не производятся материальные ценности?!
Что «в теле молодой женщины — здоровье нации» — уже начали соображать. Правда, по-прежнему не делают ничего… но хоть говорят, и то ладно.
А что в мозгах молодых мужчин — грядущее разнообразие, это кто-нибудь хоть говорит?! Что в руках молодых и средних лет мужчин — богатство нации? Что в судьбах и мозгах мужской молодежи — разнообразие вариантов, то самое «предназначение», та самая «судьба», то самое «будущее»?
Ах, не доходит?! Вы никогда об этом не думали?! Вы старались думать о более приятном?! Но тогда хотя бы не болтайте о судьбе, о предназначении, о будущем России. Ничего этого не будет, не надейтесь, а будущего у России нет. Потому что любое возможное «будущее» осталось на том самом поле. На поле драпежа Красной Армии. На поле 1941 года.
Пыльными мешками лежат на этом поле не просто мальчики в форме. Лежат варианты развития. Лежат построенные дома. Лежат философские концепции. Лежат университетские курсы. Лежат идеи во всех областях знания. Лежат написанные книги. Лежит много, очень много еды. Лежат огромные пачки денег — целые несгораемые шкафы, целые банки крупных купюр, которые уже некому заработать.
А люди, непосредственно виновные в том, что у нас нет будущего, умерли своей смертью. Умерли не на виселице, а в почете, на очень, ну очень неплохой пенсии, на жирных пайках, и большинство из них было искренне убеждено в полезности, в патриотичности, в разумности всего содеянного. Ведь иначе, как нам уже сто раз проблеяли, «было не-ельзя-яяя-я…».
Так что давайте поблагодарим, сограждане, поблагодарим Великую Партию и ее Великих Вождей. Поблагодарим их за все — и особенно за Великую Победу! Рявкнем, грянем в тысячи глоток дружное «Да здра!..»
Что, не хочется?! Неужто поумнели?! Ну, тогда давайте возьмем их за хрип. Как Василий Игнатьевич — давешнего сталинского сокола. Только пусть они сдохнут не очень быстро! А перед тем, как накинуть полную сала кишку на их жирные шеи — пусть посмотрят на фотографии этих мальчиков. Чтобы по пути к смоле и котлам эту сволочь сопровождали бы они — наше с вами неосуществленное, не могущее сбыться будущее… Наша несвершенная судьба.
…Уже в темноте дали поесть, и Лева (умный все-таки был мальчик!) невольно задумался: а ведь, наверное, еды-то заготовили на все 3000?! И кое-какие еще мысли закопошились в голове у Левы, у умного, наученного соображать мальчика, но мысли эти были так неправдоподобны, так чудовищны, что Лева испугался их додумывать.
А утром было отступление. Не было довольствия, потому что начальство уже бежало. Не было старших командиров, а только те, кого приказом заставили прикрывать отступление. Двигаясь колонной по дороге, поймали бродившую по лесу, обезумевшую от происходящего корову, потащили с собой. Судя по полному вымени, по мученическому мычанию, корова была хозяйская.
Можно было только догадываться, что случилось с теми, кто еще несколько дней назад называл животное «кормилицей», кто ее мыл, кормил и холил. Кто сдаивал каждый вечер драгоценное молоко — в пищу себе и чтоб не мучилось животное. От какого ужаса бросилась корова в лес — подальше от обезумевших людей.
Была жалость к животному — ему ведь даже не объяснишь, куда делись те, кто заботились о нем и доили, почему и зачем сбесились люди, гонящие ее с собой?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});