Читать интересную книгу Дело совести - Джеймс Блиш

— Пока, — добавил он, — не станут различимы их глазные пятна.

Появление коловраток вблизи заставило женщину решиться. Неподвижное деревянное чудовище, пусть невиданное, по крайней мере, ничем ей не угрожало, а что такое три дикрана, следующие по пятам и пекущиеся лишь о том, чтобы вырвать друг у друга самый крупный кусок добычи, она знала слишком хорошо. Мгновение — и женщина устремилась к иллюминатору. Три все-еда взревели от бешенства и алчности и бросились вдогонку.

Вероятно, она все же не сумела бы оторваться от них, если бы в последний момент притуплённое зрение плывущего впереди дикрана не уловило контуров деревянного судна. Дикран затормозил, жужжа, два остальных кинулись в стороны, чтобы избежать столкновения. И Лавон, воспользовавшись замешательством, проткнул ближайшего всееда стрелой навылет. Уцелевшие тут же схватились не на жизнь, а на смерть за право пожрать своего сородича.

— Фан, возьми отряд и заколи обоих, покуда они поглощены дракой, — распорядился Лавон. — Похоже, этот мир нуждается в небольшом переустройстве…

Женщина проскользнула в иллюминатор и распласталась у дальней стены, трясясь от страха. Лавон попытался подойти к ней, но она молниеносно выхватила откуда-то осколок хары, заостренный как игла. Одежды на ней не было никакой, и оставалось неясным, где же она прятала оружие, — однако вид у нее был решительный, и действовать кинжалом она, без сомнения, умела. Лавон отступил и сел на табурет возле пульта, дав ей время свыкнуться с рубкой, Шаром, другими пилотами, бесчувственным Пара — и с собой.

Наконец она выговорила:

— Вы… боги… пришедшие из-за неба?..

— Мы пришли из-за неба, это верно, — ответил Лавон. — Но мы не боги. Мы люди, такие же, как ты. Много ли вас здесь?

Женщина, хоть и дикарка, освоилась на удивление быстро. У Лавона возникло странное, немыслимое подозрение, что он уже когда-то встречался с ней — не то чтобы с ней именно, но с такой же высокой, обманчиво беспечной рыжеватой блондинкой; разумеется, то была женщина из другого мира, и все же…

Она засунула нож обратно в глубь своих светлых спутанных волос — ага, отметил Лавон не без смущения, вот трюк, про который не стоит забывать, — и покачала головой:

— Нас мало. Всееды повсюду. Скоро они прикончат последних из нас…

Ее фатализм был столь неколебимым, что казалось — подобная судьба ее вовсе не заботит.

— И вы не пробовали объединиться против них? Не искали союзников?

— Союзников? — Она пожала плечами. — Все вокруг беззащитны против всеедов. У нас нет оружия, убивающего на расстоянии, как ваше. И даже оно уже не спасет нас. Нас слишком мало, всеедов слишком много.

Лавон выразительно покачал головой.

— У вас есть оружие. Единственно ценное оружие. И всегда было. Против этого оружия бессильны легионы всеедов. Мы покажем вам, как им пользоваться, и, может статься, у вас это получится еще лучше, чем у нас. Только попробуйте…

Женщина опять пожала плечами.

— Мы всегда мечтали о подобном оружии, но так и не нашли его. А вы не обманываете? Что это за оружие?

— Разум, конечно, — ответил Лавон. — Не один отдельно взятый ум, а коллективный разум. Много умов вместе. Умы во взаимодействии.

— Лавон говорит правду, — вдруг донесся голос с палубы.

Пара чуть-чуть шевельнулся. Женщина уставилась на него широко раскрытыми глазами. Тот факт, что Пара заговорил человеческим языком, произвел на нее впечатление куда большее, чем корабль со всем экипажем.

— Всеедов можно победить, — продолжал слабенький, слегка картавый голос — Наши сородичи в этом мире помогут вам, как мы помогли людям там, откуда прибыл наш корабль. Мы выступали против путешествия в пространство, мы отобрали у людей важные записи, но люди совершили это путешествие и без записей. Больше мы никогда не станем возражать людям. Мы уже побеседовали со своими близкими в этом мире и сообщили им главное: что бы ни задумали люди, они добьются своего независимо от нашей воли.

Шар, твои металлические записи здесь. Они спрятаны в самом корабле. Мои братья покажут тебе — где.

Данный организм умирает. Он умирает во всеоружии знаний, как и подобает разумному существу. Этому тоже научили нас люди. Нет ничего… неподвластного знаниям. С их помощью… люди пересекли… пересекли пространство.

Голос угас. Поблескивающая туфелька внешне не изменилась, однако что-то внутри нее потухло безвозвратно. Лавон посмотрел на женщину, их взгляды встретились. Он ощутил непривычную, необъяснимую теплоту.

— Мы пересекли пространство, — тихо повторил он.

Шар произнес шепотом, слова пришли к Лавону будто издалека:

— Неужели правда?..

Лавон все глядел на женщину. Шару он не ответил. Вопрос мудреца, казалось, утратил всякий смысл.

Водораздел

1

Капитан Горбал, как человек военный, называл шепот недовольства среди команды РКК «Неоспоримый» нелояльностью. А недовольство достигло уровня, когда игнорировать его стало невозможно, задолго до того, как расстояние до цели полета стало меньше пятидесяти световых лет.

Раньше или позже, но проклятый морж пронюхает о настроении команды.

Капитан не знал: будет ли рад либо наоборот — сердит, когда это произойдет, и адаптант узнает о сложившейся ситуации. Хотя ситуация упростится. Но момент будет очень неприятным и щекотливым как для Хоккеа, так и для всей команды. Да и для самого Горбала. Может, лучше сидеть на клапане безопасности, пока альтаирцев не высадят на… как эта планета называется… опять забыл… Да, на Землю.

Но команда, похоже, не позволит капитану долго оттягивать решение.

Что касается Хоккеа, то в его мозгу явно не имелось центра, который позволил бы заметить то, что заметил бы всякий. Эмоциональный оттенок недружелюбия причинял ему лишь мелкие неудобства, как и слишком разреженная атмосфера на борту ригелианского линкора. Облаченный для безопасности в мягкую тонкую оболочку, большую часть корабельного дня адаптант проводил в оранжерее, наблюдая, как впереди по курсу увеличивается звезда, называемая Сол.

И он разговаривал. Боги всех звезд! Какой это был болтливый пассажир! Капитан Горбал успел узнать об истории самого древнего этапа программы звездного посева больше, чем хотел знать. Но как ни увиливай, его ждали новые массивы информации. К тому же программа «Семя» не была единственной любимой темой Хоккеа. Делегат Колонизационного Совета получил образование вертикальной ориентации. Какой контраст с образованием самого Горбала, знания которого по горизонтали располагались по курсу космических полетов, но даже мимолетно не касались других предметов!

Похоже, Хоккеа решил заняться расширением познаний капитана Горбала, не спрашивая, желает ли капитан их расширить.

— Например, сельское хозяйство, — говорил адаптант в этот момент. — Планета, которую мы собираемся засеять — отличный пример, показывающий необходимость дальновидной сельскохозяйственной политики. Раньше там имелись джунгли, и планета была плодородна. Люди начали заселять ее, будучи фермерами. Они широко использовали огонь, и огнем же и погубили себя.

— Каким образом? — рефлекторно спросил Горбал. Сохранять молчание не имело смысла. Хоккеа все равно не остановится. А быть невежливым с членом Колонизационного Совета — дело невыгодное.

— Из предыстории этой планеты: еще за пятнадцать тысяч лет от момента «ноль» участки для земледелия расчищались с помощью огня. Потом сажали какие-то однолетние растения типа кукурузы или зерна, снимали урожай и позволяли джунглям вернуться на прежнее место. Потом их снова выжигали, и цикл повторялся. Так хозяйствуя, они уничтожили большую часть дичи на Земле.

Но учли ли они свои ошибки? Нет. Даже после начала космических полетов такой тип земледелия остался обычным для районов джунглей. Хотя кое-где уже проглядывала голая скала.

Хоккеа печально вздохнул.

— Теперь там, конечно, больше нет джунглей, нет морей. Ничего нет! Ничего, кроме пустыни, голого камня, ледяной и разреженной атмосферы. Во всяком случае, такой бы увидели Землю люди, если бы снова на ней оказались. И виной, конечно, не только способ ведения хозяйства методом «выжженной земли».

Горбал украдкой бросил взгляд на ссутулившего спину лейтенанта Авердора, его адъютанта и навигатора. Авердор ухитрился за все время полета ни единым словом не обратиться ни к Хоккеа, ни к любому другому пантропологу. Он, конечно, и не должен взваливать на себя тяжесть дипломатии, которую тяжким крестом нес Горбал. Но все равно напряжение, которое требовалось для искусного уклонения от любых контактов с моржом, историком сельского хозяйства Земли, начало сказываться.