Ну далее сообщались общеизвестные страсти-мордасти об опасностях, которым она подвергалась, и о ее наследственных правах. Потом следовало непосредственное обращение к Орлову:
«Принцесса Елизавета Всероссийская желает знать, чью сторону примете вы, граф, при настоящих обязательствах? Торжественно провозглашая законные права свои на всероссийский престол, принцесса Елизавета обращается к вам, граф. Долг, честь, слава — словом, все обязывает вас стать в ряды ее приверженцев. Прямодушный характер ваш и обширный ум внушают нам желание видеть вас в числе своих. Это желание искренно, и оно тем более должно быть лестно для вас, граф, что идет не от коварных людей, преследующих невинных!
От вас зависит стать на ту или другую сторону, но можете судить, как высоко мы будем ценить заслугу вашу, если вы перейдете в ряды наших приверженцев.
Время дорого. Пора энергически взяться за дело, иначе русский народ погибнет. Сострадательное сердце наше не может оставаться спокойным при виде его страданий. Не обладание короной побуждает нас к действию, но кровь, текущая в наших жилах.
Удостоверяем вас, граф, что, в каких бы обстоятельствах вы ни находились, во всякое время вы найдете в нас опору и защиту. Было бы излишне говорить о нашей к вам признательности: она есть неотъемлемая принадлежность чувствительного сердца. Просим верить искренности чувств наших».
Получив сей «манифестик», Орлов немало удивился самоуверенной наглости женщины, которая претендует на русский трон, а сама не знает по-русски и вообще имеет о «своей родине» лишь самое условное представление. Он был оскорблен, что самозванка рассчитывает на него. И немедленно отправил императрице многословный «манифестик» Шахерезады и свое собственное письмо, в котором сообщал план: отыскать самозванку, зазвать ее в Ливорно «и тогда, заманя ее на корабли, отослать прямо в Кронштадт, и на оное буду ожидать повеления: каким образом повелите мне в оном случае поступить, то все наиусерднейше исполнять буду».
План Орлова показался Екатерине превосходным и был принят как руководство к действию.
Искать самозванку граф Алексей Григорьевич отправил серба на русской службе, подполковника графа Марко Войновича, но параллельно с ним прибегнул к услугам человека более подвижного и авантюрного. Имя его было Осип Михайлович де Рибас. Впоследствии он прославится как адмирал русского флота и основатель Одессы. Родом Осип де Рибас был испанец, но появился на свет в Неаполе. Он в 1772 году попросился в русскую службу, и Орлов очень скоро дал ему чин лейтенанта, пораженный его способностями. Де Рибас был из тех людей, которые способны отыскать иголку в стоге сена, не разворошив его. И он неприметно отправился по следу Елизаветы Всероссийской в Венецию, затем в Рагузу, а оттуда в Рим, где и отыскал ее в конце концов — уже в начале 1775 года.
В это время Екатерина была уже вне себя от беспокойства и даже намеревалась отдать приказ бомбардировать Рагузу, если самозванка окажется там, а заполучить ее мирным путем не удастся.
Между тем существование Шахерезады сделалось тревожным. Россия и Турция подписали мирный договор, восстание Пугачева было подавлено. И самое главное — наступило катастрофическое безденежье. Средства Радзивилла иссякли, да ему и прискучило тратиться на даму, которая должна сыграть роль русской государыни, а сама ведет себя, как женщина легкого поведения. Доманский от нее не отходил, целая армия красивых польских и французских офицеров была у ног ее, так и не разлюбивший Алину Владимирскую Лимбург бомбардировал ее письмами… Да, не последнюю роль в их ссоре сыграла ревность Радзивилла. Но его недовольство основывалось также и на ссорах с французами, разочаровавшимися в замыслах поляков, над которыми издевались австрийские и германские газеты, называвшие Елизавету Всероссийскую не просто авантюристкой, обманщицей, но и нимфоманкой. И это еще очень мягко сказано…
Деньги, которые текли из Версаля, иссякли. «Пане коханку» начал подумывать о том, чтобы начать защищать сугубо свои собственные, радзивилловские, интересы, а не национальные, польские, тем паче не интересы «русского угнетенного народа».
Однако Шахерезада уже не могла остановиться и выйти из игры. Она вся была во власти того сладкого самообмана, благодаря которому истинно чувствовала себя наследной русской принцессой. Ее бросили поляки, французы? Ничего, она найдет поддержку в Риме!
И Шахерезада сделала правильную ставку: неослабевающее желание привлечь Россию к подножию Святого Петра делало самозваную императрицу очень интересной персоной для святых отцов. Когда-то тем же путем шел царевич Дмитрий, пообещавший Ватикану воистину златые горы и толпы покорных подданных. Но стоило ему воссесть на престол, как он моментально забыл обо всех своих обещаниях. Строго говоря, он ни единой минуты и не собирался их исполнять.
Шахерезада не заглядывала так далеко. Сейчас главное было хотя бы добиться приема в Ватикане. А уж там она надеялась на свои актерские способности и непобедимое обаяние. В конце концов, монахи они или не монахи, но обитатели Ватикана — какие ни есть мужчины, а значит, добыча ей по силам.
Тотчас по прибытии в Рим Шахерезада обратилась к кардиналу Альбани, декану Священной коллегии и протектору Польского королевства, и просила назначить ей время для свидания, но так, чтобы свидание сие держалось в секрете. Она желала увидеться с кардиналом в конклаве.[58] Напрасно ее уверяли, что и самые почетнейшие дамы не могут приближаться даже к внешнему окну конклава, она не переставала упорствовать в своем желании. И письма ее к Альбани становились все более воинственными:
«Наконец я решилась объявить себя со стороны Польши и отправиться в Киев; войска наши в 50 милях оттуда…»
К посланиям своим она приложила выписку из «духовного завещания императрицы Елизаветы».
Она также уверяла, что небо назначило ей венец для благосостояния церкви и счастья народов:
«Если я буду иметь счастье победить неприятелей, то не премину заключить договор с римским двором и употреблю все возможные средства, чтобы народ признал власть римской церкви».
В то же время Шахерезада обращалась к польскому министру в Риме маркизу Античи и встретилась-таки с ним. В первые минуты она его ошеломила своей красотой и этими невероятными веснушками, а также взглядом немножко искоса, что придавало ее глазам многообещающее выражение… К тому же она была умна и красноречива, словно десяток профессоров элоквенции.[59] И заговаривать зубы она умела лучше, чем сотня знахарок: дескать, я имею на Архипелаге в своем распоряжении целый русский флот!