Пахло дымом. В каменном желобе шелестела незамерзающая речушка, берущая начало, по-видимому, из болота. Варан опускался все ниже и ниже; кое-где в окошках — круглых дырках в скале — зажигались огоньки.
На перекрестке Варан остановился. Отсюда открывался вид на соседнюю скалу, покрытую снегом. За скалой остывало красное закатное небо. В ущелье уже стояли сумерки; долина, лежащая еще дальше, затянута была дымкой, где-то там брел по дороге, или ехал на повозке с почтарем, или уже разводил огонь в очаге гостеприимного дома тот, ради кого Варан бросил Нилу…
Не ради него, поправил он сам себя. Ради правды. Ради того, чтобы знать. Ради просьбы Подорожника.
Он снова присел на камень, и на этот раз ступенька показалась ему страшно холодной, холоднее льда. Все, что казалось таким важным — дороги, как прожилки на дереве, огонек, рождающийся в очаге, маг, рождающийся в счастливом доме, — поблекло и потеряло смысл.
Время необратимо.
Время.
Он старик. Он устал.
Лестница уходила вниз. Варан сидел, свесив руки между коленями. Озноб, мучивший его весь сегодняшний день, уходил. Пустота понемногу наполнялась теплом.
Он устал — и теперь наконец согреется и выспится. И не надо никого ни о чем просить — ему уже тепло, он уже спит.
Перед глазами кружились белые и голубые огоньки. Ожерелья вели хоровод сами с собой — прекрасные, живые ожерелья…
Варан открыл глаза. Веки казались раздувшимися, как подушки. Уже не сомневаясь, что замерзает, он подумал, что унизительно умирать сидя. Пусть ползти — но двигаться. Только не сидеть и не ждать.
И он пополз по лестнице вниз — опираясь о ступеньки руками и ногами.
И на повороте, на самой околице селения, увидел впереди путь через ущелье — две толстые цепи, протянутые над пропастью. Рядом с цепной дорогой стоял домик, но не высеченный в скале, а сложенный из камней.
Квадратное окошко светилось.
* * *
— Ну, живучий, — сказал перевозчик не то с завистью, не то с обидой. — Тут, бывало, зазеваешься — и обморозился, страшное дело. А тебе — как змеюке, прости меня Император. И пальцы шевелятся. И нос не отмерз.
Варан сидел за хлипким деревянным столом. Перевозчик кормил его пустой кашей, запивать давал кипятком — по цене, впрочем, лучших кабаков столицы; перевозчик оказался падок на деньги, и это спасло Варану жизнь.
— У меня больше нет денег, — сказал Варан, когда перевозчик предложил ему добавки. Сказал твердо, глядя в глаза; на самом деле у него было еще несколько сотен реалов, зашитых в рубаху, и ему не хотелось, чтобы ради таких сравнительно небольших денег перевозчик брал на себя грех смертоубийства.
— Ясное дело, — перевозчик махнул рукой. — Мы, нищие, будем тут шляться, а ты, работяга, давай нас забесплатно корми…
Варан пожал плечами:
— Я тут один, наверное, за сто лет… И я не нищий, хозяин. Я тебе неплохо заплатил.
— Ага, — перевозчик хитро улыбнулся. — Как же, один… Был тут до тебя старичок, три дня как ушел. Прямо хоть гостиницу открывай… Тот тоже все жался: нет да нет… А два дня жил у меня, столовался и спал, и ничего — доволен… Как думаешь — открывать гостиницу? Или после тебя опять сто лет подорожних не будет?
— Кого же ты тут возишь?
— А своих. Там за горой сельцо, Мохорадное, наших невест половина — оттуда, ну и своих девок отдаем, конечно… Родственники. И дела всякие — торговать там, строить… Туда-сюда, в страду, бывает, передохнуть некогда, цепь некогда починить — так и шастают.
— А цепь-то надежная?
— Как скала.
— Что, никогда не обрывалась?
— Почему не обрывалась? Было… Глот-сосед гулял в Мохорадном, обратно шел пьяный, махнул мне, я ему скамейку-то подогнал, а он, пьяный, ну и свалился. Так и не нашли — дело было весной, река бурная, унесла куда-то… Да. А ты на дороге никого не встретил?
— Я гатью шел.
— Не ври! Гать уже лет десять как развалилась…
Варан принялся рассказывать. Когда дошел до описания мертвого чудовища, перевозчик даже приоткрыл рот.
— Так и выбрался, — со вздохом закончил Варан. — Поэтому прав ты — гатью ходить теперь нельзя… Но я прошел. И вот что думаю… У вас ведь даже птиц нет, а тягуны высоко не поднимаются — дохнут. Тяжелое небо — так про эти места говорят… А у того, что в болоте, крылья… хорошие крылья. Не для красоты, а чтобы летать. Где ему тут летать-то? А если он нездешний — откуда взялся? Я сколько по свету хожу — а про таких никогда не слышал.
Перевозчик долго смотрел на него. Потом разинул рот, откинулся — и захохотал так, что заскрипела деревянная скамья.
— Ну ты сказочник! — пробормотал, похрюкивая от смеха. — Ну придумал… А я поначалу поверил было… Чудище с крыльями, с клювом… В болоте… Ну, выдумал! Не, жалко мне, что не ходят через нас путники, а то занятно слушать, так бы и сидел, уши поразвесив…
Варан ничего не сказал. Отхлебнул из кружки остывающего кипятка.
Улыбнулся.
Утром он перебрался через пропасть, махнул рукой перевозчику, поправил мешок на спине и двинулся в обход скалы по узкой, едва заметной тропке.
Между ним и тем, кого он преследовал, оставалось три дня, и дистанции этой не суждено было измениться на протяжении долгих недель.
В Мохорадном бродяга не задерживался — пошел дальше, и след его обнаружился в хижине пастуха на краю долины. Пастух приютил и Варана; дальше бродяга пошел пешком, но, как Варан ни ускорял шаг, к моменту ночлега (а ночи все еще были очень холодными) между ним и бродягой оставалось не менее трех дней пути.
Чем дальше они шли, один за другим, тем ближе становилась весна. На людном перекрестке — здесь сходились дороги по реке и по равнине — Варан чуть не потерял след; в местной гостинице останавливалось по двадцать путников еженощно, и Варан получил два совершенно противоположных указания: хозяин гостиницы говорил, что человек, по описанию похожий на бродягу, пешком направился к югу, жена его утверждала, что он сел на лодку и ушел вниз по реке.
Варан кинулся на пристань. Стоило немалых трудов (и денег) разузнать обо всех лодках, отчаливших вчера вниз по реке. Ни на одной из них не было никого старше сорока — это были гребцы, купцы, работники, искавшие найма. Тогда Варан поспешил на южный тракт, здесь ему повезло — он подсел в повозку почтаря. Везение чуть не обернулось бедой — в большом селении, куда почтарь доставил Варана, никто слыхом не слыхивал ни о каком старом бродяге. По счастью, почтарь вспомнил о перекрестке, который они с Вараном проехали, не останавливаясь, и где путник мог свернуть направо или налево. Варан пешком вернулся к перекрестку, кинул монету, выбирая направление, и поспешил, сбивая ноги, на юго-восток — в погоню за тем, кто уходил прочь. И тут счастье наконец-то его не подвело: след бродяги обнаружился в маленьком селении на берегу большого озера, более того — бродяга задержался там дольше, чем на одну ночь, а потому, несмотря на все злоключения Варана, между ним и Бродячей Искрой по-прежнему оставались три дня пути. Три дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});