Именно таким образом поэтесса Ирина Одоевцева оценила класс творчества Марины Цветаевой — розы в букете представителей серебряного века.
Что же касается «выживания» ее из Парижа белой эмиграцией, конечно же Ирина не могла знать всех подробностей связи ее мужа Сергея Эфрона с советской разведкой, но даже если бы и знала, она бы никогда не намекнула о глубокой осведомленности об этом его жены — легенды поэтического мира Марины Цветаевой.
* * *
Как уже упоминалось выше, вскоре после возвращения из Парижа Марины Цветаевой была арестована их дочь Ариадна. Это был внезапный психологический удар по родителям. Ее допрашивали с пристрастием 20 суток. По ее признанию Генеральному прокурору 15 лет спустя, она напишет: «Меня избивали резиновыми «дамскими вопросниками», — в течение двадцати суток лишали сна, вели круглосуточные «конвейерные» допросы, держали в холодном карцере, раздетую, стоя навытяжку, проводили инсценировки расстрела».
Через месяц девушка «ломается и признается», что она и ее отец были связаны с иностранными разведками.
Нужно отметить, что дочь Сергея и Марины Ариадна или Аля, как ее называли дома, отцом была приобщена во Франции к патриотическому движению возвращения на Родину. Так, она организовала в «Союзе возвращения на Родину» молодежную секцию.
В марте 1937 года после отъезда отца она тоже получила разрешение на въезд в Советский Союз. Сбылась ее мечта, — став патриоткой под влиянием родителя, она едет на Родину, где «вольно дышится и весело живется». Ей хотелось именно в Советской России раскрыть свои творческие дарования. И вот уже в парижском журнале «Наша Родина» появляется ее очерк «На Родине», который явился прямо-таки панегириком Москве и ее жителям. В статье перечисляются достижения Страны Советов. Коснулась она даже заговора Тухачевского и его сподвижников — «на моих глазах Москва расправилась с изменой». А в конце статьи она воскликнула: «в моих руках мой сегодняшний день, в моих руках — мое завтра, еще много-много-много, бесконечно радостных «завтра».
Дочь Ариадна провела 8 лет в ИТЛ и 6 лет в ссылке в Туруханском районе. Реабилитирована только в 1955 году.
После этого, как уже упоминалось выше, арестовывают отца.
Ответа на письмо, написанное Мариной Цветаевой Лаврентию Берии, — никакого. Потом попытка вербовки ее со стороны сотрудника НКВД СССР М. Маклярского. Она не соглашается стать негласным помощником. Предлагают стать переводчицей с немецкого в НКВД. Она противится и этому, не желая иметь связь с организацией, так жестоко поступившей с мужем и дочерью. Это уже социальный приговор, тем более в то время. Безработица угнетает, она в растерянности, согласна даже на любую работу, чтобы заработать живые деньги и купить на них продукты.
Эвакуация с сыном в Елабугу.
И здесь она узнает, что открывается столовая для семей писателей в Чистополе. Она пишет заявление:
«В совет Литфонда.
Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.
М. Цветаева».Черным пятном позора лежат эти слова на писателях той поры, не сумевших защитить свою коллегу — великую поэтессу ХХ века! Каждому свой путь заказан. «По делам вашим да будет вам».
У Цветаевой, говорят, был какой-то собачий нюх на Время. Она его рисовала четко и зримо поэтическими образами, как вещун — предсказаниями. Известие о войне она встретила спокойно, потому что знала ее неизбежность. Для нее это была уже третья война. Первые две войны запечатлелись во временном диапазоне от 1914 до 1920 года, где она писала:
«Война, война! — кажденья у киотов и стрекот шпор. Но нету дела мне до царских счетов, народных ссор…» (16.07.14), «Белое солнце и низкие, низкие тучи… Чем прогневили тебя эти серые хаты, — Господи! — И для чего стольким простреливать грудь?…» (03.07.16) и стихотворение «Пожалей», созданное в трагичном декабре 1920 года.
Она понимала, что страна теперь будет жить в войне и войной. Она хорошо помнила слова Маяковского, что «нужно писать не о войне, а войной». Но сил это делать сейчас у ней уже не было.
Война 1941 года, уже начавшаяся победоносно для ненавистных ей германцев еще с начала века, виделась новым апокалипсисом, — теперь для Советской России, обманувшей ожидания и разрушившей ее семейное гнездо.
Она 28 августа 1941 года вернулась в Елабугу. Цель у нее была одна — поскорее перебраться в Чистополь. Но случилась то, что случилось: 31 августа она покончила жизнь самоубийством — повесилась в доме, куда вместе с сыном определилась на постой. Цветаева оставила три предсмертные записки. Это были обращения к сыну Муру, поэту Николаю Асееву и эвакуированным гражданам.
В записке к сыну она писала:
«Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь, — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».
Записка Асеевым более пространная:
«Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 150 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите, как сына, — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!»
К эвакуированным коллегам она обращается так:
«Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр.(адрес. — Авт.) Асеева на конверте. Не похороните живой. Хорошенько проверьте».
* * *
Предали мать все. Мур 4 сентября приезжает в Чистополь. Останавливается в семье Асеевых, а уже 10 сентября он оказывается в Чистопольском доме-интернате. Его просто не приняли и выставили за дверь, — он был для них лишним ртом. А потом годы одинокого безденежного мытарства — Елабуга, Москва, Ташкент и снова Москва. В Узбекистане он завершил учебу в средней школе, в Москве поступил на 1-й курс Литературного института.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});