— Точно. Какие будут предложения?
Мои командиры переглянулись, потом Головатюк произнес как нечто само собой разумеющееся:
— Дорога. Они же здесь еще непуганые…
Языков я получил на следующий день, причем сразу двоих. Один был поваром, и Шкраба загреб его в тот момент, когда он ехал на реквизированной у местного населения подводе с продовольственного склада, изрядно накачавшись с приятелем-кладовщиком местной самогонкой, а второй — водителем грузовика.
Машину перехватили на участке дороги, идущей по берегу реки, и, после того как оприходовали повара, загнали его в реку. А руль и приборную доску щедро оросили все той же самогонкой, отобранной у повара. Чтобы у тех, кто обнаружит грузовик, появился соблазн объяснить происшествие не нашим появлением в округе либо действиями еще какой-то схожей группы, а последствиями обыкновенной пьянки за рулем, закончившейся тем, что пьяный водитель вывалился из кабины в реку, где и утоп. А тело унесло течением.
С поваром мои разведчики тоже подкинули немцам простое объяснение, мол, захватили не только его, но и все продовольствие, которые он вез. Немцы изрядно прошерстили местное население на предмет жратвы, так что оно вполне могло несколько обозлиться и таким вот образом компенсировать отобранное. Человек вообще так устроен, что при возникновении любых неприятностей, как правило, предпочитает искать не истинную причину, а наиболее простое и удобное для него объяснение. Ну а меня очень порадовало, что ребята вовсю начали следовать моим наставлениям о введении противника в заблуждение. Даже в столь ограниченных операциях, как захват языка.
Допрос пленных нарисовал очень интересную картину. Вокруг и особенно впереди все было забито войсками. Такой идиллии, в которой мы действовали ранее, здесь и близко не наблюдалось. И стоит нам только разворошить это осиное гнездо, как на нас обрушатся такие силы, что даже подумать жутковато. Но и мы были уже не те, что раньше. Нас уже сложно испугать. В конце концов, мы оказались, наверное, единственным подразделением отчаянно обороняющейся армии, перед которым немцы в испуге складывали оружие…
Первой задачей я поставил вновь добыть карты. Причем не только себе, но и моим командирам. Они в отличие от меня не умели запечатлевать информацию в памяти с единого брошенного взгляда. Впрочем, я уже как-то замечал, что сначала Головатюк и его взводные, а потом и другие вечерами, сидя у костра, занимались тем, что… зубрили карту. Запоминая наизусть обозначенные на ней не только крупные населенные пункты и, скажем, мосты, но и всякие овражки, ручьи, перелески, мостки. И, похоже, у них неплохо получилось. Во всяком случае, я был свидетелем, как задачу походному охранению Головатюк ставил, не доставая карты, точно перечислив при этом весь предполагаемый маршрут движения.
А ребята-то за мной тянутся!..
Ближайший штаб, в котором можно было разжиться картами, по показаниям пленных, находился в сорока километрах от места, где мы расположились. Водитель как-то сделал туда пару рейсов. Это определило мое решение и на этот раз сработать в одиночку. Я собирался начать действовать сразу быстро и масштабно, не только не дав противнику времени опомниться и организовать против нас согласованные действия, но и даже точно понять, где мы, сколько нас и одно ли подразделение против них действует или несколько разрозненных.
Но даже и в этом случае, при такой насыщенности войсками и буквально в минутах подлетного времени от расположенных поблизости аэродромов фронтовой авиации, в запасе было максимум три-четыре дня, прежде чем нас серьезно зажмут. Поэтому максимум, на что мы могли рассчитывать, — это на какую-нибудь единичную операцию, а затем нужно быстро уносить ноги. Нет, я не сомневался в том, что если нас зажмут, то как минимум один раз мы вырвемся, но с какими потерями… А каждый лишний день пребывания в местности, забитой войсками, повышал вероятность случайного обнаружения. И тогда все мои расчеты по времени следовало сразу делить на два, а то и на три. Поэтому я решил действовать в одиночку, чтобы обернуться за день.
Я вышел на рассвете и уже к полудню оказался на окраине деревни, в которой, судя по информации водителя, располагался штаб немецкой танковой дивизии. Я бы добрался быстрее, но незнание местности сыграло свою роль. Пришлось несколько раз искать обходы оврагов, а однажды форсировать вброд небольшую речушку с крайне топкими берегами. Но, в общем, пока я был вполне в графике.
Теперь предстояло решить, как проникнуть внутрь штаба. Самым простым на первый взгляд казалось снова повторить трюк с захватом транспортного средства, но я в принципе не люблю повторяться. При повторении большая опасность скатиться в привычное, а там уже остается полшага до ошибки. И тогда придется вырываться из гущи немцев с боем.
Нет, в своих кондициях я не сомневался, но, если, не дай бог, такое произойдет, шум поднимется невероятный. И о внезапности наших действий и периоде растерянности противника можно будет позабыть. А это порождало такую цепочку негативных моментов, в конце которой я предполагал возрастание ситуативных потерь не менее чем в два раза. А если вмешается хаос, то и на порядок. Что меня категорически не устраивало. Поэтому я решил рассмотреть иные варианты.
К избе, в которой размещалось нечто вроде секретной части, я подобрался около пяти часов вечера. Путь через деревню, занятую немцами, оказался не очень сложен. Уж больно расслабленно они тут себя чувствовали. Большинство не занятых на службе рассосались по дальним огородам, дабы максимально снизить шанс попасться на глаза офицеру, и разлеглись на траве, сняв сапоги и мундиры. Я подобрался к одному такому кадру, безмятежно похрапывающему на солнышке, выставив напоказ свои черные пятки, присел и аккуратно зажал ему сонную артерию. Он еще несколько мгновений могуче всхрапывал, а потом обмяк. Нет, убирать его я не собирался, лишний труп — лишний шум, только обеспечил, пока я буду шастать в его форме по деревне, чтобы он не хватился своих шмоток и не поднял кипеж (ну вот, уже лексикон Кабана привязался…) по поводу их отсутствия.
Спустя десять минут я уже лениво брел огородами, почесывая белую грудь, посверкивавшую между полами накинутого на плечи мундира, и старательно позевывая. Лицо зевающего слишком перекошено, чтобы брошенный на него случайный взгляд мог бы сразу опознать или, в моем случае, сразу не узнать зевающего.
День сегодня стоял жаркий, поэтому на улице было не особенно многолюдно. Тем более что на самой улице я показался всего пару раз. Один — когда переходил на другую сторону, а второй — когда в крайне расхристанной позе и с надвинутой глубоко на лоб пилотке минут семь изображал нагло спящего после сытного обеда солдата. Мне нужно было понять, кто находится внутри выбранной мной в качестве объекта акции избы и как часто туда заходят люди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});