Читать интересную книгу Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

– Грязная белая шлюха, – прорычал он, – сейчас ты распробуешь мой СПИД…

Он яростно вошел в нее и внезапно остановился, словно поперхнувшись собственным криком. Двумя ногами она изо всех сил оттолкнула его. Мумбанза врезался в стену, ударившись головой в подвесной экран плазмы. Теперь он визжал, как хряк, которого режут, зажимая двумя руками пах. Телохранители уже дубасили в дверь.

Несколько секунд.

Гаэль метнулась в ванную, натянула хирургические перчатки и, вернувшись в комнату, схватила с кресла пистолет Мумбанзы, пока тот извивался на полу с окровавленным членом. В долю секунды, как это ни абсурдно, она выхватила взглядом выгравированную марку оружия: «HK USP»[104].

Церберы уже пытались выломать дверь – бум, бум, бум! Еще несколько ударов плечом, и замок не выдержит. Она сняла с предохранителя девятимиллиметровый, дослала патрон в зарядник – после сентябрьских событий она научилась обращаться с такими пушками – и кинулась к двери, которая содрогалась на трещащих петлях после каждого удара. Встав слева от косяка, она протянула свободную руку и отперла замок.

Оба луба ввалились в комнату с оружием в руке, едва не споткнувшись о низкий столик. Она выстрелила в голову первого. Пока второй оборачивался, она выпустила пулю прямо ему в лицо. Все застыло, – по крайней мере, так ей показалось. Черная дыра во времени и в пространстве.

Она взяла себя в руки и оценила разгром. Два молодчика в безукоризненных костюмах, с месивом из снесенных черепов и мозгов вместо головы, на полу, запутавшиеся в сползшем с кровати покрывале в цветочек, среди разбитых бокалов и разбросанных ледышек. В глубине комнаты Мумбанза размазан по стене, как слизняк.

Она бросила пистолет на кровать, села верхом на того луба, который был ближе к генералу. Двумя затянутыми в перчатки руками она взяла пальцы убитого, по-прежнему сжимавшие оружие. Подняла безвольную руку, проверила, что пистолет заряжен и снят с предохранителя, и просунула его палец в спусковую скобу. Запах пороха и крови пьянил ее, как хорошая доза кокаина.

Мумбанза умоляюще смотрел на нее налитыми кровью глазами. Он извивался, как чудовищный, перерезанный пополам червяк, с недоверчивой гримасой на мокром от пота лице.

Она улыбнулась и мягко проговорила, наставив на него ствол:

– Я дочь Морвана, мудак…

Изумление на его чугунном лице: она сохранит его в памяти, как хранят драгоценный талисман. Она нажала на спуск. Первый выстрел – чтобы разнести ему член. Второй – чтобы разорвать сердце. И третий – чтобы ничего не осталось от лица. Она отпустила руку трупа, взяла «HK» с кровати, вложила его в ладонь генерала и снова выстрелила не целясь – пороховые следы на пальцах конголезца станут свидетельством, что огонь вел он, все три раза.

Потом кинулась в ванную, вымыла забрызганное кровью лицо, влезла в черное платье без молнии и застежек – все было продумано, – забрала свои вещи и устремилась в коридор, на ходу стаскивая перчатки.

Никого. Между стен еще висела ошеломленная тишина. Она вышла на служебную лестницу, сбежала на два этажа ниже, уверенная, что не попала ни на одну камеру. И что, судя по картине преступления, это разборка между хозяином и рабами. И что никто не может ее заподозрить – не больше, чем любого другого постояльца отеля.

Даже меньше.

На третьем началась суета. Она тоже сделала испуганное лицо. Клиенты перекликались с порогов, бегали коридорные. Пока она добиралась до своей комнаты, никто на нее и не глянул. Испуганная толпа смотрит во все стороны, но никуда конкретно.

Она спиной закрыла за собой дверь и подождала, пока сердце снова не забьется. Пробка от шампанского все еще была у нее между ляжками. Оставалось только молиться, чтобы она не подцепила заразу.

100

Возвращение в Париж превратилось в кошмар.

Один из тех снов, где все рушится и ты ничему не способен помешать. По прибытии в Орли – Тонфа с осунувшимся лицом и оглушительной новостью: в Лувсьене, в доме 82 на улице Домен, он обнаружил труп Одри Венявски. Горло перерезано, глаза вырваны. Без сомнений, ночью ее застал обитатель виллы. Она даже не успела взяться за оружие – кстати, ее «зиг-зауэр» исчез.

Эрван на обратной дороге больше ничего не слышал. Ни ревущую сирену, ни объяснения, которые задыхающимся голосом давал коллега, ни череды звонков от начальства. В глубине черепа билась единственная непререкаемая истина: это он, и только он послал Одри на убой. Он подставил ее под опасность в ходе незаконного задания. Хуже того, в это самое время он находился всего в нескольких километрах от виллы. Если б он к ней присоединился, сумел бы он ее спасти?

Дом Изабель Барер открывался прямо в глубине заброшенного парка, рядом с прудом. Длинное здание казалось уложенным на лужайку, как огромный шаткий трейлер. И цвет у него был соответствующий – грязно-белый. Однако архитектура в стиле Трианона брала свое: всего два этажа, плоская крыша, обнесенная балюстрадой на итальянский манер. На фасаде повсюду виднелись трещины, а плющ раскинулся вокруг окон, готовый вцепиться и изгрызть все, до чего дотянутся его корни.

– Мы ничего не трогали, – предупредил Тонфа, двигаясь по аллее, уже заставленной полицейскими машинами. – Ждем заместительницу генпрокурора. Рибуаза тоже предупредили.

Они припарковались на лужайке и дальше пошли пешком: периметр безопасности охватывал пятьдесят метров вокруг здания. Ксеноновый свет проблесковых маячков под деревьями пульсировал в неотвязном ритме сердцебиения. В пятнах этого света хоровод техников в белых комбинезонах отпечатывался на сетчатке, в то время как форма полицейских сливалась с пейзажем.

Эрван заметил Левантена, координатора из группы идентификации, который суетился в своем бумажном капюшоне. И другие знакомые физиономии. Копы из управления, командиры бригад, служащие центрального похоронного бюро. Знакомый ночной дозор.

– Мы уверены только в одном, – сказал Тонфа, прежде чем они вошли в дом, – кто-то здесь жил.

– Изабель Барер?

– Нет. Скорее, сквоттер.

Одри застала бродягу и тот перерезал ей горло? Полная чушь. Она сама родом с улицы, и ее рефлексы тоже. Ее невозможно было застать врасплох. Кроме того, подобное совпадение, прямо в доме подозреваемой, – это уже из области невероятного.

В вестибюле они натянули бахилы, латексные перчатки и пошли по главному коридору: кресты из сигнальной ленты на всех дверях, люстры, лампы и другие светильники бросают резкий свет на старую и пыльную обстановку. Мебель дрянного качества, подделка под стиль Людовика XV, облупившиеся панели и лепнина, потертые ковры и занавески. В целом все подтверждало впечатление от фасада: запущенное, обветшалое место. И не жилое, и не заброшенное.

– Это дальше, – указал Тонфа, шедший впереди.

– Ты предупредил Фитусси?

– Вынужден был: ты в тот момент летел.

– Как ты объяснил, что ее так быстро нашли?

Коп бросил быструю улыбку через плечо. Горестную улыбку человека, которому удалось спасти альбом с фотографиями в пожаре, погубившем его семью.

– Я включил ее мобильник, когда пришел, а потом сказал, что я его засек.

Это вранье поможет – при условии, что никто не станет слишком тщательно сверять время, – спасти задницу Эрвана. Официальная версия: Одри, с ее вечным упорством, обнаружила секретный адрес Изабель Барер и решила в одиночку разобраться на месте.

Эрван принял решение в одну секунду. Пустить дело на самотек и снять с себя, хотя бы на данный момент, всякую ответственность – это единственная возможность вести расследование по всем правилам. Если он скажет правду, дело у него тут же отнимут, и вместо того, чтобы искать убийцу коллеги, он будет торчать на бесконечных допросах в дисциплинарной комиссии.

Они пришли на место преступления. Вдоль стен были расставлены книги; кожаные кресла и маленький секретер лакированного дерева были раздвинуты по углам. Странным образом первое, что бросилось в глаза Эрвану: комната, пропитанная духом самой грубой реальности – насильственной смерти, – как всегда, невероятно напоминала съемочную площадку. Прожекторы, кабели на полу, взвод экспертов с их инструментами и пипетками – все возвращало к мысли об атмосфере на съемках фильма.

Вторым было впечатление, что здесь кто-то жил, пусть и временно: в углу валялся скрученный спальный мешок, остатки еды гнили прямо на паркете, на креслах раскидано тряпье.

Но центром картины – центром ужаса – было тело Одри, лежавшей на спине в бордовой луже. Ее поза, с поднятыми и сжатыми в кулаки руками, напоминала спящего ребенка. С одним отличием: левая нога, подобранная под себя под невозможным углом, так что ступня оказалась на уровне бедра, свидетельствовала об агонии.

Двадцать лет убийств, покойников и садистских выходок всех видов укрепляют нервы. Майор подошел и оглядел рану под подбородком, идущую от уха до уха. Рука убийцы не дрогнула. Настоящий мастер точного и хладнокровного удара.