— Но почему? Я же честно отрабатываю все свои часы. Это же в нерабочее время. Я же их учу, работаю… Разве я не имею права на дополнительный заработок?
— Конечно, имеете, но при определённом юридическом оформлении. Вы должны пойти в управу, получить лицензию…
— Но разве мне нужна лицензия для того, чтобы учить детей в школе? Я же — учитель.
— Не перебивайте меня. Это совсем другое дело. Вы должны получить лицензию на право индивидуальной преподавательской деятельности, стать на учёт в налоговую инспекцию, вести определённую отчётность, регулярно платить налоги. Кроме того, вы используете школьные помещения, значит, вы должны заключить договор со школой, аккуратно вносить арендную плату. Я уж не говорю о пенсионном и страховом фондах…
— Но… Это же… Они же мне совсем немного платят. Ведь все занимаются репетиторством.
— Репетиторство — тоже незаконно, но мы закрываем глаза на единичные случаи. А что касается всех, не нужно говорить обо всех, нужно отвечать за себя. При первой же проверке оштрафуют, причём на весьма крупную сумму не только вас, но и школу, меня лично. Я, как директор, обязана стоять на страже интересов государства и пресечь это в самом зачатке, так сказать.
— Ну ладно… Хорошо… Я прекращу эти занятия.
— Это тоже не выход. Занятия, безусловно, приносят пользу учащимся.
— Что же мне делать?
— Я думаю, вам стоит продолжать занятия. Но, понимаете, Ольга Ивановна, для решения различных проблем, в том числе связанных с проверками, в школе существует определённый фонд наличных денег. Пополняется он из различных источников. Я думаю, если вы будете ежемесячно вносить в этот фонд определённую сумму, это будет справедливо, — Тамара Витальевна непроизвольно кивнула на свой сейф.
— Да, конечно, — Ольга даже обрадовалась, что проблема решается так просто, — а сколько?
— Ну, налоги и выплаты съели бы у вас больше половины, я думаю, для школы тридцать процентов будет вполне достаточно.
— Да, конечно… — растерянно прошептала Ольга.
— Впрочем, все технические детали обсудите с Анной Абрамовной. Лично я к этому фонду никакого отношения не имею.
— Да-да, конечно, — повторила Ольга.
— Ну раз мы с вами всё обсудили, я вас больше не задерживаю. До свидания.
— До свидания.
Ольга пришла в свой класс и села, подперев голову руками. «Так вот на что смутно намекала Татьяна в одном из разговоров. Как она тогда спросила: «Ты её фонд финансируешь уже?», но, увидав удивлённые глаза Ольги, тут же перевела разговор на другое. Вот оно что. Значит, все платят, платят и молчат. Ну да, а что они, собственно, сказать могут! Значит, и мне платить придётся. Но я же эти деньги зарабатываю! А она просто так получать хочет! Ну а что я могу сделать? Ничего! Значит, нужно платить».
Она взяла карандаш, прикинула, сколько она получила с этих занятий за прошлый месяц, отсчитала треть. Получилась ровно та сумма, которая у неё оставалась отложенной дома, на поездку. Конечно, получив непривычно много денег, она их здорово растранжирила, но ничего ненужного, лишнего, она себе не позволяла. «Ничего, — решила Ольга, — перебьюсь, просто впредь нужно быть экономнее».
На следующий день она зашла в кабинет к Анне Абрамовне, когда там никого, кроме хозяйки, не было и положила на стол аккуратный конвертик. Анна Абрамовна взяла его без тени смущения, открыла, пересчитала деньги и кивнула, пробормотав: «Всё правильно». С тех пор третью часть своего приработка Ольга сдавала «в фонд».
К концу учебного года скопилась сумма, которой могло бы хватить на поездку. Но Ольга решила с отдыхом повременить. Нужно было приодеться и отремонтировать квартиру. Ремонта у них не было лет пятнадцать, если не больше. Обои местами выгорели до полной неразличимости рисунка, местами засалились, местами облезли, потолок пестрел пятнами осыпавшегося мела и местами казни настырных комаров. Жить в такой квартире она больше не могла. Нанимать кого-то было чересчур дорого, и Ольга решила осилить ремонт сама. Обещала помочь тётя Маша, соседка снизу, проработавшая на стройках маляром-штукатуром и отделочницей тридцать лет. Была только одна проблема — куда девать мать? Ремонт и мать, в её нынешнем состоянии, были вещами несовместимыми.
Помог случай. Ольга знала, что отец одной из девочек её класса, Сергей Константинович — врач, и весной, после родительского собрания спросила его про одно из лекарств.
— Вы знаете, — ответил тот, — я вообще-то не специалист в этой области. Я — психиатр.
Неожиданно для самой себя Ольга рассказала ему про мать, хотя обычно не говорила про это никому.
— Хотите, я её посмотрю?
— Конечно, если это удобно.
— А почему нет?
Они договорились, и он зашёл к ней в субботу днём, словно бы по делам родительского комитета. Поболтал с мамой, удивительно легко разговорив её.
— Знаете, — говорил он Ольге, когда та пошла провожать его, — к сожалению, помочь тут практически невозможно. Состояние у неё, насколько я понимаю, достаточно стабильное. Если хотите, я могу её на месяц-два госпитализировать. Понаблюдаем, попробуем подлечить, хотя положительный результат весьма проблематичен.
Ольга попросила время на размышления, а через неделю позвонила и спросила, не сможет ли он госпитализировать маму на июль — август, пока она будет делать ремонт. Сергей Константинович твёрдо обещал.
Ехать в больницу мать не хотела.
— Какая больница? — спрашивала она удивлённо. — Зачем? Я себя великолепно чувствую!
— Мама, тебе нужно обследоваться, ты же сама говорила, что у тебя и сердце побаливает, и спина.
— Какая ерунда! У меня всё в порядке!
— Мама! Я с большим трудом, через знакомых, договорилась, чтобы тебя положили обследовать и подлечить! — повысила голос Ольга, будто выговаривая нерадивому ученику. — А ты? В какое положение ты меня ставишь!
— Оленька, — мать смотрела на нее испуганно, — не кричи на меня, пожалуйста, я так пугаюсь, когда ты кричишь. Я же не просила тебя ни о какой больнице.
— Ну и что! — Ольга специально продолжала говорить безапелляционным тоном, зная, что только он может сломать сопротивление матери. — Ну и что! Ты не говорила, но я и сама вижу, я о тебе забочусь, в конце концов! А ты!
— Оленька, ну пожалуйста, не кричи. — Мать как-то сникла, сгорбилась, беспомощно опустила руки. — Я боюсь. Там чужие люди. Но если ты считаешь, что так нужно…
Ольга смотрела на мать и чувствовала, как что-то восстаёт в её душе, ломая уже принятые решения и требует одного: обнять это родное существо, когда-то давшее ей жизнь, прижать к себе и защитить от всех невзгод и опасностей. Если не защитить, то хотя бы оставить в покое. Дать ей спокойно дожить в её, пускай иллюзорном, нереальном для неё самой, мире. «Нет, нельзя, — одёрнула она сама себя. — Я же и для неё стараюсь, в конце концов. Квартира ведь скоро рушиться начнёт».