— Делай что хочешь. Только не рассчитывай, что я вечно буду пытаться помирить вас. Ты, конечно, можешь оставаться здесь, сколько захочешь, но…
— Тогда попытаемся закончить мои пальцы на ногах раньше, — сказала она. — Может, стоит начать работать по сменам?
Херис повернула голову и, сузив глаза, молча посмотрела на Исъют. Девушка, казалось, смутилась, но потом проговорила:
— Я правда делаю все, что могу. Если бы умела шить, то шила бы. Но я не умею. И не хочу встречаться с матерью. Не знаю, что сказать ей.
— Не верю, — отрезал Горгас.
— И, кроме того, с чего ты взял, что она хочет меня видеть? Если для нее это так важно, почему бы ей самой сюда не прийти? Или хотя бы прислать сообщение?
— Она занята… — начал было Горгас.
— Да, — прервала девушка. — Я знаю, и мне все равно. Она может быть занята сколько угодно, а я могу здесь вечно дожидаться, пока она соблаговолит обратить на меня внимание, как на какой-нибудь чайный столик. Ну же, дядя, что заставляет тебя думать, что мы все хотим любить друг друга?
Повисла полная тишина, потом Херис быстро собрала шитье и удалилась, а Горгас встал и подошел к Исъют. Девушка не пошевельнулась, только ее голова непроизвольно отдернулась в сторону.
— Все нормально, — сказал Горгас так тихо, что сам себя едва услышал. — Решай сама, можешь идти и сдаваться. В конце концов, ты доказала свою точку зрения, пока была в тюрьме и до этого в Городе. Тебя ждала прекрасная жизнь, замужество и все остальное, но потом пришел Бардас Лордан, и жизни больше не стало. Поэтому ты решила, прямо в тот момент ты решила: никаких компромиссов, не отступлю ни на дюйм, ты хотела справедливости или мести, или как ты это называла, не важно. И знаешь что? Ничего у тебя не вышло. Пустая трата времени, одна мелодрама. — Теперь он склонился к ее уху, как застенчивый мальчик, осторожно подбирающийся к понравившейся девочке по скамье в церкви. — Посмотри на себя. В кого ты превратилась? Но есть я и твоя мать, и мы никогда не сдаемся, не потому, что это невозможно, ни перед армиями, ни перед штормами, ни перед чумой или пожарами, поглощающими целые города, и уж конечно, ни перед мелодрамой. И мне все равно, чего ты хочешь или что чувствуешь; в этой семье никто не сдается, потому что вокруг одни враги, их намного больше, чем шастелцев и кочевников, вместе взятых, а с нашей стороны — только мы. Понимаешь?
— Так вот в чем дело? Мы должны любить друг друга, потому что больше никто нас не любит?
Горгас расплылся в довольной улыбке.
— Именно. Есть я, ну, это объяснять не надо, есть твой дядя Бардас, который зарабатывал убийством на жизнь и пустил кочевников в Перимадею. Есть ты. И есть твоя мать.
Исъют медленно кивнула:
— Хорошо. Просто ради интереса, а что она сделала?
— О, она — особенная, — мягко сказал Горгас. — Я убиваю для самозащиты, Бардас убивал ради других, ты хочешь убивать из мести или что там проедает дыры в твоем маленьком мозгу. Твоя мать убила целый город, и знаешь зачем? Не из-за мести, хотя, видит Бог, у нее были на то основания. Не потому что ей пришлось. Она убила Перимадею, чтобы сэкономить деньги. — Он внезапно ухмыльнулся, как будто вспомнил смешную шутку. — Не для того, чтобы заработать деньги, понимаешь, а чтобы сэкономить их. Ей надоело выплачивать проценты за деньги, которые она одолжила в Перимадее, чтобы основать свой идиотский Банк. Деньги в канаву, сказала она мне, и никто не подкопается. Поэтому она послала меня открыть ворота и убить целый город. Как тебе это нравится? Мне — очень. Может, она и злобная стерва, но не восхищаться ее эгоизмом невозможно.
Исъют заглянула ему в глаза.
— Но ведь ты открыл ворота.
— Да. По просьбе твоей матери.
— Понятно. Ты это сделал.
— Это совпадало с моими интересами, — сказал Горгас. — Я не люблю выдвигать идеи. Она предложила, я согласился.
Исъют задумчиво посмотрела на него.
— Дядя Горгас, почему ты притворяешься, что любишь свою семью, когда на самом деле ненавидишь родственников еще больше, чем я?
Горгас задумался.
— Ты путаешь ненависть и понимание того, что у людей есть недостатки. — Он окинул сад взглядом человека, наслаждающегося своими владениями. — Ты действительно полагаешь, что нельзя любить человека, зная, что он злой? Удивительно, я-то считал тебя более взрослой. Думаешь, жена меня не любит? Думаешь, я не люблю Бардаса? Или Ньессу, или тебя? Странно, — добавил он, откидываясь на стул, — что я могу так откровенно с тобой разговаривать. Дело, наверное, в том, что мы сильно похожи.
— Ты так думаешь?
— Не обижайся. Ты мне нравишься. С тобой я могу облечь в слова мысли, которые постоянно крутятся у меня в голове. Ну, — вздохнул он, снова выпрямляясь, — скажи, что ты обо мне думаешь. Я не против.
Исъют старательно обдумала свой ответ, как студентка на семинаре.
— То, что ты только что рассказал, — начала она, — мне сложно понять. То есть я понимаю, человек может открыть ворота, всего-то надо отодвинуть засов, а из-за того, что ворота открыты, город может пасть, и умрут тысячи людей. Но я не пойму, как кто-то может сделать такое по своей воле. — Она оттянула пальцами нижнюю губу. — Тебе понравилось? Это было приятно?
— Нужно ли мне отвечать? — спросил Горгас. Она отрицательно покачала головой:
— Нет, конечно, вопрос глупый. Слишком просто списать все на сумасшествие. В чем же тогда ответ? Мы не такие, как все?
Горгас поджал губы.
— Ты начинаешь понимать. Наша семья — небольшая группка воинов, как налетчики из Шастела. Мы на вражеской территории, где все против нас; поэтому идем на все, ведь их так много, а нас так мало, они враги, но и мы имеем право выжить. Мне нравится думать, что мы — особый вид животных. Животных можно убивать ради еды или меха или потому, что они свили гнездо на твоей крыше. Нет, дело не в том, что мы лучше, чем они, мы просто другие. Есть люди, которых можно убивать, а есть — которых нельзя. Поэтому я прощаю Бардаса, и поэтому ты должна сделать то же самое.
Исъют пожала плечами:
— Поверю тебе на слово, может, он самый лучший из нас. Но именно он причинил мне вред, Поэтому только его я ненавижу. А все остальное не имеет значения.
Горгас кивнул:
— Наверное, тебе кажется, что я сильно переживаю по этому поводу, но это не так. Просто я хочу сказать, что у него другой взгляд на ценность человеческой жизни. — Он поднялся. — Знаешь, я рад, что мы поговорили. Ситуация прояснилась. Согласна?
Исъют неопределенно махнула рукой.
— Ты правда сделал это? — спросила она. — Открыл ворота Города и впустил врага?
Горгас распрямил плечи.
— Одни враги убили других врагов. Не я начал войну. Я не убил ни единого человека. Как ты сказала, я только отодвинул засов. Дядя Бардас не начинал войны. Темрай не начинал войны. Твой дед Максен не начинал войны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});