— Нет, — сказал он медленно. — Не пробовал. Но именно так называется то, что ликвидирует…
— Бетризацию? Не может быть?!
— Так мне сказал один человек.
— Кто?
— Не могу его назвать, я дал слово.
— Ладно. Так поэтому… поэтому она… — Я вскочил.
— Садись.
Я сел.
— А ты? — сказал я. — А то я все о себе да о себе…
— Я ничего. То есть ничего у меня не получилось. Ничего… — повторил он еще раз. Я молчал.
— Как называется это место? — спросил он.
— Клавестра. Но сам городок в нескольких милях отсюда. Знаешь что, давай съездим туда. Я хотел отдать в ремонт машину. Вернемся напрямик — пробежимся немного. А?
— Эл, — сказал он медленно, — старый конь…
— Что?
Его глаза улыбались.
— Хочешь изгнать дьявола легкой атлетикой? Осел ты!
— Одно из двух: или конь, или осел, — сказал я. — И что в этом плохого?
— То, что ничего из этого не выйдет. Тебе не случалось задеть кого-нибудь из них?
— Обидеть? Нет. Зачем?
— Не обидеть, а задеть.
Я только теперь понял.
— Не было повода. А что?
— Не советую.
— Почему?
— Это все равно, что поднять руку на кормилицу. Понимаешь?
Я старался скрыть удивление. Олаф был на корабле одним из самых сдержанных.
— Да, я оказался последним идиотом, — сказал Олаф. — Это было в первый день. Вернее, в первую ночь. Я не мог выйти из почты — там нет дверей, только этакие вращающиеся… Видел?
— Вращающаяся дверь?
— Да нет. Это, кажется, связано с их “бытовой гравитацией”. В общем я крутился, как в колесе, а один тип с девчонкой показывал на меня пальцем и смеялся…
Я почувствовал, что кожа на лице становится тесной.
— Это ничего, что кормилица, — сказал я. — Надеюсь, больше он уже не будет смеяться.
— Нет. У него переломана ключица.
— И тебе ничего не сделали?
— Нет. Я ведь только что вышел из машины, а он меня спровоцировал — я его не сразу ударил, Эл. Я только спросил, что в этом смешного, если я так долго тут не был, а он снова засмеялся и сказал, показывая пальцем вверх: “А, из-за этого обезьяньего цирка”.
— “Обезьяньего цирка”?!
— Да. И тогда…
— Подожди. При чем тут “обезьяний цирк”?
— Не знаю. Может, он слышал, что астронавтов крутят в центрифугах. Не знаю, я с ним больше не разговаривал. Вот так. Меня отпустили, только теперь Адапт на Луне обязан лучше обрабатывать прибывших.
— А должен еще кто-нибудь вернуться?
— Да. Группа Симонади, через восемнадцать лет.
— Тогда у нас есть время.
— Уйма.
— Но, признайся, они кроткие, — сказал я. — Ты сломал парню ключицу, и тебя отпустили безо всякого…
— У меня такое впечатление, что это из-за цирка, — сказал он. — Им самим перед нами… знаешь как. Ведь они же не дураки. Да и вообще вышел бы скандал. Эл, дружище, ты же ничего не знаешь.
— Ну?
— Знаешь, почему о нашем прибытии ничего не сообщили?
— Кажется, было что-то в реале. Я не видел, но кто-то мне говорил.
— Да, было. Ты помер бы со смеху, если б это увидел. “Вчера утром на Землю вернулся экипаж исследователей внепланетного пространства. Его члены чувствуют себя хорошо. Начата обработка научных результатов экспедиции”. Конец. Точка. Все.
— Не может быть!
— Даю слово. А знаешь, почему они так сделали? Потому что боятся нас. Поэтому и раскидали пас по всей Земле.
— Нет. Этого я не понимаю. Они же не идиоты. Ты сам только что сказал. Не думают же они, что мы действительно хищники, что начнем на людей кидаться?
— Если б они так думали, то не впустили бы нас. Нот, Эл. Речь не о нас. Тут дело серьезней. Неужели ты не понимаешь?
— Видимо, поглупел. Говори.
— Большинство не отдает себе в этом отчета…
— В чем?
— В том, что гибнет дух поиска. О том, что нет экспедиций, они знают. Но не думают об этом. Считают, что экспедиций нет, потому что они не нужны, и все. Но есть люди, которые прекрасно видят и знают, что происходит. И понимают, какие это будет иметь последствия. И даже уже имеет.
— Ну?
— “Ням-ням. Ням-ням во веки веков”. Никто уже не полетит к звездам. Никто уже не решится на опасный эксперимент. Никто никогда не испытает на себе нового лекарства. Что, они не знают об этом? Знают! И если б сообщили, кто мы такие, что мы сделали, зачем летали, что это было, то никогда, понимаешь, никогда не удалось бы скрыть этой трагедии!!!
— “Ням-ням”? — спросил я, применяя его выражение. Может быть, постороннему слушателю оно показалось бы смешным, но мне было не до смеха.
— Вот именно. А что, по-твоему, это не трагедия?
— Не знаю. Ол, слушай. В конце концов, понимаешь, для нас это есть и навсегда останется чем-то великим. Если уж мы дали отнять у себя эти годы и все остальное, значит мы считаем, что это самое важное. Но, может, это не так? Нужно быть объективным. Ну, скажи сам: чего мы достигли?
— Как чего?
— Ну, разгружай мешки. Высыпай все, что привез с Фомальгаута.
— Ты спятил?
— Вовсе нет. Какая польза от нашей экспедиции?
— Мы были пилотами, Эл. Спроси Гимму, Турбера…
— Ол, не морочь мне голову. Мы были там вместе, и ты прекрасно знаешь, что они делали; что делал Вентури, пока не погиб, что делал Турбер, — ну, чего ты так смотришь? А что мы привезли? Четыре воза разных анализов: спектральных, таких, сяких, пробы минералов, потом еще ту живую метаплазму, или как там называется эта пакость с беты Арктура. Нормерс проверил свою теорию гравитационно-магнитных завихрений, и еще оказалось, что на планетах типа С Меоли могут существовать силиконовые тетраплоиды, а не триплоиды, а на том спутнике, где чуть не погиб Ардер, нет ничего, кроме паршивой лавы и пузырей размером с небоскреб. И для того чтобы убедиться, что эта лава застывает такими громадными, идиотскими пузырями, мы бросили псу под хвост десять лет и вернулись сюда, чтоб стать посмешищами, чудовищами из паноптикума; так на кой черт мы туда лезли? Можешь ты мне сказать? Зачем это нам было нужно?..
— Потише, — оборвал он.
Я разозлился. И он разозлился. Глаза у него сузились. Я подумал, что мы, чего доброго, подеремся, и у меня начали подергиваться губы. И тогда он вдруг тоже улыбнулся.
— Ты старый конь, — сказал он. — Ты умеешь довести человека до бешенства.
— Ближе к делу, Олаф, ближе к делу!
— К делу? Ты сам чепуху городишь. Ну, а если б мы привезли слона, у которого восемь ног и который изъясняется чистейшей алгеброй, так что, ты был бы доволен? Что ты, собственно, ожидал на этом Арктуре? Рай? Триумфальную арку? В чем дело? Я за десять лет не слыхал от тебя столько глупостей, сколько ты выпалил сейчас в одну минуту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});