Читать интересную книгу Адская бездна. Бог располагает - Александр Дюма

– Сегодня вечером, в одиннадцать. Мы рассчитываем на вас, Самуил Гельб.

IV

Посланец высшего совета

Была половина двенадцатого, когда Самуил Гельб постучался в ворота дома на улице Сервандони, что позади церкви святого Сульпиция.

Встречу ему назначили на одиннадцать ровно, однако Самуил умышленно опоздал, чтобы не ждать или – кто знает? – желая, чтобы подождали его.

Особняк, куда он стучался, выглядел самым обыкновенным, ничто в нем не привлекало внимания: подобно любому из соседних строений, то был молчаливый, уединенный дом, безучастный к уличному шуму.

Ворота отворились. Самуил проскользнул внутрь и быстро прикрыл их за собой. А сам пробормотал:

– Вхожу как вор, но выйти могу как король. И даже более того…

Привратник, выглянув из своей каморки, остановил его:

– Кого вы ищете?

– Тех, что поднялись на сорок две ступени, – отвечал Самуил.

По-видимому, удовлетворенный таким странным ответом, привратник вернулся к себе в каморку. Должно быть, то был не просто привратник!

Самуил прошел по коридору, повернул направо и поднялся на второй этаж, насчитав двадцать одну ступеньку.

Там к нему приблизился некто, шепнув на ухо:

– Франция?..

– … и Германия, – откликнулся Самуил так же тихо.

Человек отступил, давая ему дорогу, и Самуил поднялся по лестнице еще на двадцать одну ступень.

Перед ним была дверь. Открыв ее, он оказался в чем-то вроде прихожей, где ему встретился другой незнакомец.

– Народы?.. – вполголоса начал он.

– … суть короли, – закончил Самуил.

Тогда его проводили в залу, обставленную чрезвычайно просто. Если не считать гобеленов, здесь не было никаких излишеств. Стены, пол, окна, потолок – все было затянуто плотной тканью, по-видимому предназначенной для того, чтобы заглушать голоса и любые другие звуки. Нечего и говорить, что двери были двойными, а ставни – плотно закрытыми.

И ни ламп, ни свечей. Залу освещал только огонь камина, отсветы которого, мелькая по стенам, порой, казалось, оживляли изображенные на гобеленах фигуры, и те приходили в движение.

Шесть человек сидели здесь, ожидая Самуила.

У пятерых лица были открыты, шестой же не только надел маску, но и задрапировался в широкий длинный плащ, словно маска не казалась ему достаточной защитой, и держался в дальнем от камина углу, где свет не достигал его.

Кресла присутствующих были повернуты так, что все они располагались лицом к человеку в маске, по-видимому председательствующему на этом собрании.

При появлении Самуила все встали с мест, лишь тот, в маске, не пошевелился.

Ответив поклоном на приветствия, Самуил тотчас устремил взгляд на незнакомца.

Вот с кем ему предстояло иметь дело. Это с ним придется вести борьбу.

– Вы, – обратился он к неизвестному, – член Высшего Совета, оказавший нам честь присутствовать на нашем собрании?

Человек в маске молча кивнул. В душе Самуила всколыхнулось сложное чувство – смесь горечи и торжества. Заняв свое место рядом с другими, он продолжал:

– Верительные грамоты нашего гостя, разумеется, при нем?

Не произнося ни слова, незнакомец затянутой в черную перчатку рукой протянул ему запечатанный конверт.

Приблизившись к огню, Самуил осмотрел печать.

– Да, – сказал он, – это печать Совета.

Сломав печать, он развернул письмо:

– Знаки и подписи в порядке.

И стал читать вслух:

«Нашим братьям из Парижа надлежит допускать на любые свои собрания подателя сего, коему мы доверяем всю полноту нашей власти. Во всех спорных вопросах ему принадлежит решающий голос. Его лицо всегда будет скрыто маской, и он никогда не заговорит. На все вопросы он станет отвечать знаками согласия либо отрицания или же молчанием, ибо мы хотим, чтобы все личное в нем исчезло, устранилось, всецело поглощенное нашей общей идеей: он будет не человеком, а самим Советом, немым и незримым, перестав быть самим собой, чтобы сделаться всеми нами».

– Отлично, – обронил Самуил, складывая письмо и кладя его к себе в карман. – Начнем заседание, господа.

Все снова сели.

– Поскольку Высший Совет на этот раз нас услышал, я полагаю, разумнее всего будет для начала объяснить, каково наше положение здесь, во Франции, и изложить суть наших надежд и уже достигнутых успехов.

Человек в маске сделал утвердительный жест, и Самуил Гельб продолжал:

– Со времени падения императора Наполеона вот уже четырнадцать лет как Союз Добродетели изменил если не свои идеалы, то цели. Деспот повержен, но борьба против деспотизма продолжается. Короли, пообещав Германии независимость, сделали это лишь затем, чтобы побудить ее участвовать в борьбе с Наполеоном. И вот Наполеон мертв, они же делают все то, в чем прежде упрекали деспота, разменивая его тиранию на мелкую монету. Наша дорогая отчизна, некогда захваченная этим гигантом, немного выиграла оттого, что теперь ее душат царственные лилипуты, связывая по рукам и ногам своими жалкими нитяными оковами. Угнетение от этого становится только еще более оскорбительным. Военный союз освободил нас от иноземного гнета, ныне настал черед Союза Добродетели разбить цепи своего отечественного рабства. Независимость мы завоевали, теперь нам нужна свобода.

– Мы получим ее! – вскричал один из пятерых.

– По крайней мере кое-что мы уже для этого сделали, – продолжал Самуил. – Сердце народовластия бьется здесь, в Париже. Стало быть, необходимо, чтобы наш Союз поддерживал с Парижем прямую непрекращающуюся связь. Надобно, чтобы несколько умных и надежных людей связывали две страны, протягивая одну руку немецкому Высшему Совету, другую – французской венте карбонариев.

Эту роль взяли на себя пятеро друзей, которые два года тому назад, когда я возвратился из Индии, пожелали принять меня в свой кружок. И я утверждаю, что никогда еще не было миссионеров, распространявших свою веру с такой преданностью и отвагой, как они.

– Мы только исполняли свой долг, – проронил один из присутствовавших.

– Теперь, сударь, – продолжал Самуил, обращаясь непосредственно к своему немому слушателю, – вы, может быть прибывший издалека, вероятно, пожелаете узнать, как здесь обстоят дела? Так вот: развязка приближается. Полулиберальное правительство, ныне управляющее Францией, падет не сегодня, так завтра. В своем желании примирить противоборствующие силы общества оно восстановило против себя обе стороны. Король и Палаты будут соревноваться в нападках на него, поскольку оно мешает им драться друг с другом. Господин де Полиньяк только что прибыл из Лондона и теперь занят созданием нового правительства. Как вам известно, господин де Полиньяк являет собой одного из тех кошмарных сторонников монархии, которые оказывают на общество чрезмерное давление, что не может не привести к взрыву. Приход этого человека к власти знаменует объявление войны, войны прошлого против будущего.

– Да! Вопрос в том, кому достанется победа, – качая головой, произнес один из присутствующих.

– Кому достанется? Нам! – с твердостью произнес Самуил. – Мне превосходно известно, что если не все, то, по крайней мере, большинство поборников прогресса и свободы из числа современных политиков лишь самовлюбленные посредственности, чье честолюбие сводится без остатка к жажде завладеть министерским портфелем. Для меня очевидно, что они просто-напросто хотели бы устроить нечто вроде революции тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года и заменить Карла Десятого герцогом Орлеанским. Да, эти великие политики готовы развязать народный бунт, всю Европу перевернуть с ног на голову только затем, чтобы изменить принцип престолонаследования в пользу боковой династической ветви. Но им-то какая разница? Если при этой замене они станут министрами, вся та кровь, что прольется на городских улицах, покажется им пролитой недаром.

– А что из этого следует? – вновь подал голос тот, кто уже прерывал его.

– Вот что, – скривив губы в усмешке, пояснил Самуил, – та высокая идея, которую мы лелеем в душе, должна подсказать нам всем именно то, что она подсказывает мне: эти господа с их великими расчетами считают без хозяина. Властолюбивые устремления будут опрокинуты идеей. Ведь чтобы воодушевить народ, им придется призывать к свободе и народовластию. Но их поймают на слове. Начать движение куда проще, чем остановить его. Как только подпорки божественного права будут убраны из-под колес Франции, она покатится под откос и остановится не прежде чем станет республикой. Одно из двух: или абсолютная власть, или абсолютная свобода. Эта нация слишком благородна, чтобы примириться с мелким или посредственным, она создана для великого. Она тотчас, на одном дыхании пойдет до конца, то есть достигнет цели. О, если бы эти достопочтенные политические кроты, роющие свои подкопы под королевский трон, могли понимать, какой великолепный обвал они готовят! Трон обрушится в тартарары, но пусть и они поберегутся, не то сами рухнут в бездну вместе с ним!