Читать интересную книгу Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

— Мы сможем победить их, мой господин! — окликнул я Альфреда. — Пошли против них всех наших людей. Абсолютно всех!

Но король, казалось, меня не услышал.

— Приведи фирд Виглафа, мой господин! — заклинал я его.

— Мы не можем трогать войска Виглафа, — негодующе ответил он.

Альфред боялся, что, если он передвинет фирд Суморсэта, стоявший перед крепостью, Гутрум поведет всех своих людей в атаку на левый фланг, но я знал, что Гутрум слишком осторожен, чтобы так поступить. Он чувствовал себя в безопасности за укреплениями из дерна и хотел там и остаться, пока Свейн выигрывает за него битву. Гутрум не двинется с места до тех пор, пока наша армия не потерпит поражение, и только тогда ринется в атаку.

Однако Альфред не хотел меня слушать. Он, бесспорно, был умным человеком, но вот только ничего не смыслил в битвах. Он не понимал, что вести битву — совсем не то что двигать на доске фигурки при игре в тафл, что дело здесь вовсе не в численности армий и даже не в преимуществе позиции; главное в сражении — соответствующий настрой: одержимость, безумные вопли и неукротимая ярость.

И пока что я не чувствовал ничего похожего. Да, мы, гвардия Альфреда, неплохо сражались, но мы только защищались, а отнюдь не беспощадно истребляли врага. А может победить только тот, кто сам нападает. И вот теперь нам снова придется обороняться…

Альфред шевельнулся в седле и приказал мне и моим людям:

— Оставьте со мной знамя и позаботьтесь о безопасности нашего правого фланга.

Король оказал нам честь. Именно справа враг мог попытаться нас окружить, и Альфреду нужны были хорошие бойцы, чтобы удержать этот открытый фланг, поэтому мы построились там тесной группой.

Вдалеке, на том конце низины, я видел остатки фирда Осрика: беглецы наблюдали за нами.

«Некоторые из них вернутся, — подумал я, — если увидят, что мы побеждаем». Но в тот момент их слишком переполнял страх, чтобы они присоединились к армии Альфреда.

Свейн скакал на белой лошади взад-вперед перед датским клином и что-то кричал своим воинам, наверняка ободряя их и уверяя, что мы жалкие слабаки, разгромить которых ничего не стоит.

— «И я взглянул, — проговорил Пирлиг, — и вот конь бледный, и на нем всадник, имя которому Смерть».

Я удивленно уставился на него.

— Это из Апокалипсиса, — объяснил он смущенно, — просто пришло в голову.

— В таком случае немедленно выбрось это из головы, — резко сказал я, — потому что воину не к лицу бояться смерти.

Я повернулся к Этельвольду, желая убедиться, что тот правильно держит щит, но увидел, что принц занял новое место — в задних рядах. Я решил, что ему лучше там и оставаться, поэтому ничего не сказал.

Свейн громко выкрикнул, что мы ягнята, ожидающие, пока их прирежут, и его люди начали бить оружием по своим щитам.

Теперь в рядах Свейна было чуть больше тысячи человек. Эти воины пойдут в атаку на войско Альфреда, в котором насчитывалось примерно столько же людей, но на стороне датчан оставалось преимущество, потому что каждый в их клине был воином, в то время как больше половины наших людей были из фирдов Дефнаскира, Торнсэты и Хамптонскира. Будь у нас в придачу и фирд Виглафа, мы могли бы одолеть Свейна; с другой стороны, и он тоже вполне мог подавить нас числом, если бы у Гутрума хватило храбрости выйти из крепости. Обе стороны осторожничали. Никто не хотел бросить в битву все свои силы, боясь все потерять.

Всадники Свейна находились на левом фланге, напротив моих людей. Он рассчитывал, что мы будем нервничать в ожидании возможной атаки верховых, но лошадь никогда не ринется на «стену щитов», она свернет в сторону, да и вообще я бы предпочел встретиться лицом к лицу с всадниками, а не с пешими. Одна лошадь мотала головой, я видел на ее шее кровь. Другая лошадь лежала мертвой среди валяющихся повсюду трупов под холодным ветром — ветром, который принес с севера первых воронов. Черные крылья в тусклом небе. Птицы Одина.

— Придите и умрите! — вдруг закричал Стеапа. — Торопитесь навстречу своей смерти, ублюдки! Давайте!

В ответ в наших рядах тоже раздались оскорбительные выкрики в адрес датчан.

Свейн повернулся, очевидно озадаченный тем, что мы бросаем ему вызов. Его люди двинулись вперед, но остановились, и я с удивлением понял, что они так же боятся нас, как и мы их. Я всегда с благоговением относился к датчанам, считая их величайшими воинами в мире. Альфред как-то однажды, в момент мрачного расположения духа, сказал, что нужно четыре сакса, чтобы победить одного датчанина. Это правда, но правда лишь отчасти, во всяком случае, в тот памятный день в людях Свейна не чувствовалось одержимости. Заметив, что они мрачны и наступают неохотно, я предположил, что Гутрум и Свейн поссорились. А может, это холодный влажный ветер охладил их боевой пыл.

— Мы победим в этой битве! — выкрикнул я — и сам себе удивился.

Окружающие с интересом посмотрели на меня, гадая, уж не ниспослали ли мне видение языческие боги.

— Мы победим! — Я едва сознавал, что именно говорю. Меньше всего я сейчас собирался произносить речь, но все-таки говорил. — Датчане нас боятся! — крикнул я. — Они боятся! Большинство из них прячутся в крепости, потому что не осмеливаются встретиться с клинками саксов! А эти люди, — показал я Осиным Жалом на ряды Свейна, — знают, что им суждено умереть! И они умрут!

Я сделал несколько шагов вперед и раскинул руки, чтобы привлечь внимание датчан, держа в левой руке щит, а в правой — Осиное Жало.

— Вы умрете! — закричал я как можно громче сперва по-датски, а потом по-английски. — Вы умрете!

И все люди Альфреда подхватили этот крик:

— Вы умрете! Вы умрете!

И тогда случилось нечто странное. Беокка и Пирлиг впоследствии заявили, что это Святой Дух снизошел на нашу армию, и не исключено, что так оно и было, а может, мы просто внезапно поверили в себя. Мы поверили, что можем победить, и, крикнув датчанам несколько раз: «Вы умрете!», двинулись вперед, шаг за шагом, колотя мечами по щитам и громко выкрикивая, что врагу суждено умереть.

Я шел впереди, вовсю издеваясь над противником, вопя, пританцовывая на ходу, и Альфред крикнул, чтобы я вернулся в ряды. Позже, когда все было кончено, Беокка сказал, что король все время меня звал, но я кричал и приплясывал на траве, где лежали трупы, впереди остальных, и не слышал его.

И люди Альфреда следовали за мной, и король не призывал их вернуться, хотя и не отдавал приказа идти вперед.

— Вы ублюдки! — вопил я. — Вы дерьмо! Вы сражаетесь, как трусливые бабы!

Не помню, какие еще оскорбления я выкрикивал в тот день, знаю только, что кричал и шел вперед — один, приглашая хоть кого-нибудь из противников сразиться со мной в поединке.

Альфред никогда не одобрял таких дуэлей между «стенами щитов». И возможно, правильно делал. Сам король никогда не смог бы сражаться в одиночку, но он знал еще, что такие поединки опасны. Ведь тот, кто вызывает врага на бой один на один, вызывает свою смерть, и если он погибает, это лишает мужества его товарищей и придает храбрости врагу. Поэтому Альфред запретил нам принимать вызовы датчан, но в тот холодный мокрый день я все-таки бросил вызов, и один человек откликнулся на него.

То был сам Свейн. Свейн Белая Лошадь. Он повернул белого коня и помчался ко мне с мечом в правой руке.

Я видел, как из-под копыт летят комья земли, видел, как развевается грива жеребца, видел над краем щита Свейна его шлем с кабаньим рылом. Человек и лошадь стремительно мчались ко мне, датчане уже вовсю глумились, и вдруг Пирлиг закричал:

— Утред! Утред!

Я не повернулся, чтобы посмотреть на него. У меня оставалось мало времени, и, вложив в ножны Осиное Жало, я уже собирался вытащить Вздох Змея, когда кабанье копье Пирлига с толстым древком проскользило рядом со мной по мокрой траве — и я понял, что Пирлиг пытался мне сказать.

Я оставил Вздох Змея за плечом и подхватил бриттское копье как раз в тот миг, когда налетел Свейн.

Все, что я теперь слышал, — это стук копыт. Я видел белый развевающийся плащ, яркое сияние поднятого клинка, мотающийся плюмаж из конской гривы, светлые глаза лошади, ее оскаленные зубы, а потом Свейн круто повернул влево и рубанул меня мечом. Его глаза сверкнули в прорезях шлема, он наклонился, чтобы меня достать, но его меч еще не успел опуститься, как я бросился на лошадь и воткнул копье ей в живот. Мне пришлось сделать это одной рукой, потому что в левой я держал щит, но широкое острие пронзило шкуру и мышцы, а я с воплем попытался вогнать копье еще глубже. Меч Свейна ударил по моему щиту, как молот, его правое колено попало мне по шлему, и меня сильно отбросило назад, так что я растянулся на траве, выпустив копье. Но оно уже глубоко погрузилось в лошадиное брюхо. Животное ржало и плясало, дрожало и брыкалось; густая кровь лилась с древка копья, которое металось по траве.