«1. Свободное и полное действие в Королевстве Польском Конституционной хартии, дарованной в 1815 году Его Величеством императором Александром I на основе трактатов.
2. Распространение на основании этих трактатов той же Конституционной хартии на Литву, Волынь, Подолию и Украину.
3. Созыв 1 мая 1831 года генерального сейма, в котором примут участие послы и депутаты не только Королевства Польского, но и вышеназванных провинций.
4. Обязательство императорской армии не вторгаться на территорию Королевства Польского.
5. Полная амнистия всем, кто участвовал в событиях и допускал те или иные высказывания»[121].
В популярном изложении это означало: мы, мол, согласны быть вашими верноподданными, но за это гоните нам земли и побольше православных хлопов.
Николай ужаснулся подобной наглости, но предложил Хлопицкому решить дело миром, пообещав амнистию всем восставшим. Увы, вполне миролюбивое предложение царя встретило бурю возмущения в Царстве Польском.
В январе 1831 г. Хлопицкий ушёл в отставку, а вместо него стал шестидесятилетний Адам-Ежи Чарторыский, тот самый, который был другом Александра I и министром иностранных дел России с 1803 по 1807 г. Между прочим, этому Адаму было мало поста главы национального правительства и президента сената, он явно метил в короли. После поражения восстания Адам Чарторыский эмигрировал в Париж, где считался до самой своей смерти в 1861 г. первым кандидатом на польский трон.
21 января 1831 г. (н. с.) сейм официально низложил Николая I с польского престола. Сейм провозгласил лозунг «За вашу и нашу свободу!» как девиз солидарности польского и русского революционного движения. Но позже сейм «наступил на грабли» — отклонил предложение об отмене крепостного права, чем лишил себя поддержки крестьянства.
Таким образом, историк при желании может считать с этого момента (21 января 1831 г.) Польшу независимой, а польское восстание 1830–1831 гг. — польско-русской войной. Разумеется, русские гражданские и военные власти считали поляков мятежниками.
Сразу после ноябрьского восстания 1830 г. польская армия состояла из 23 800 пехотинцев, 6800 кавалеристов при 108 артиллерийских орудиях.
К марту 1831 г. численность войск за счёт рекрутских наборов и притока добровольцев существенно увеличилась. В армии было 57 924 пехотинца, 18 272 человек регулярной кавалерии, 3000 волонтёров — всего 79 тысяч человек при 158 орудиях.
Однако боеспособность всех этих войск была невелика. Так, в число орудий поляки включили 12 трофейных турецких мортир, присланных в 1828 г. Николаем I для установки у памятника королю Владиславу.
Участник восстания прелат Буткевич, будучи в Париже в эмиграции, в своих мемуарах едко высмеял «амазонку» Эмилию Плятер, которая, имея громадное состояние, сформировала за свой счёт уланский полк. Юная красотка назначила себя командиром полка, «надев полковничий мундир, окружила себя адъютантами, набранными из девиц, принадлежавших к знатнейшим семействам Ковенской и Виленской шляхты. Сначала этот странный полковник пользовался большим авторитетом, но впоследствии, когда замечены были интимные отношения графини-полковника с подчинёнными офицерами, имя m-lle Плятер сделалось предметом насмешки»[122].
Польские генералы Прондзыньский и Крыжановский предлагали наступательную тактику. Они хотели собрать всю польскую армию в единый кулак и последовательно бить русских по частям, не давая им объединиться. В Варшаве же должен был остаться лишь небольшой гарнизон численностью в 4–5 тысяч человек. Кроме того, они надеялись при вступлении польских войск в Литву и Белоруссию на восстание местной шляхты и присоединение её к польским войскам.
Однако генерал Хлопицкий отверг этот план и 20 декабря 1830 г. (н. с.) приказал расположить всю польскую армию двумя колоннами по дорогам Брест — Варшава и Белосток — Варшава так, чтобы по каждой дороге находилось в глубину по несколько эшелонов, которые могли бы, отступая перед русскими частями, концентрироваться у одного сборного пункта — Грохова (в 5 км юго-восточнее Варшавы), где и предполагалось дать бой.
Узнав о восстании в Варшаве, Николай I собрал во дворе Инженерного замка гвардейские части и сообщил им, что в Варшаве восстание. В ответ на негодующие возгласы молодых офицеров Николай сказал: «Прошу вас, господа, поляков не ненавидеть. Они наши братья. В мятеже виновны немногие злонамеренные люди. Надеюсь, что с Божьей помощью всё кончится к лучшему».
12 (24) декабря царь издал манифест, где говорилось, что русские должны проявить по отношению к полякам «правосудие без мщения, непоколебимость в борьбе за честь и пользу государства без ненависти к ослеплённым противникам». Тем не менее, как в правящих придворных кругах, так и в русском обществе (разумеется, дворянском), были очень сильны опасения иностранной интервенции, то есть вмешательства Франции и Англии в польский вопрос. В феврале 1831 г. в Париже был образован польский комитет при участии генерала Лафайета. Но сей славный генерал последние 40 лет занимался исключительно болтовнёй, и до интервенции дело не дошло.
Стоит заметить, что русское либеральное дворянство, систематически критиковавшее внутреннюю политику русского правительства, заняло резкую антипольскую позицию. Так, разжалованный в солдаты декабрист Александр Бестужев писал 5 января 1831 г. из Дербента матери: «Третьего дня получил Тифлисские газеты и был чрезвычайно огорчён и раздосадован известием об измене Варшавской. Как жаль, что мне не придётся променять пуль с панами добродеями… Одно только замечу, что поляки никогда не будут искренними друзьями русских… Как волка не корми…»
А. С. Пушкин по поводу польского восстания написал несколько стихотворений, из которых наиболее известны «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Замечу, что оба стихотворения обращены не к полякам, а к тем, что их подстрекал, сидя в уютных кабинетах в Лондоне и Париже.
Зачем анафемой грозите вы России?Что возмутило вас? волнения Литвы?Оставьте: это спор славян между собоюДомашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,Вопрос, которого не разрешите вы.Так высылайте ж нам, витии,Своих озлобленных сынов:Есть место им в полях России,Среди нечуждых им гробов.
«Клеветникам России» * * *
Ступайте ж к нам: вас Русь зовёт!Но знайте, прошенные гости!Уж Польша вас не поведёт:Через её шагните кости!..
«Бородинская годовщина»[123]
Думаю, слова Александра Сергеевича и актуальны и сейчас, спустя 170 с лишним лет. Риторический вопрос. Зачем вступать Польше в НАТО? Кто ей угрожал?
Но вернёмся в 1830 год. Силы, которыми располагал Николай I для усмирения Польши, могли быть доведены до 183 тысяч человек (гвардия из Петербурга, Гренадерский корпус из Новгородских поселений, I и II корпуса из состава 1-й армии, VI корпус — бывший Литовский, III и V резервные кавалерийские корпуса). Однако для сбора всех этих войск требовалось свыше четырёх месяцев. Корпуса Гвардейский великого князя Михаила Павловича и II графа Палена 2-го могли прибыть лишь к весне.
К декабрю 1830 г. на месте — у Бреста и Белостока — находился один лишь VI корпус барона Розена в количестве около 45 тысяч сабель и штыков. На марше находились Гренадерский корпус князя Шаховского и I корпус графа Палена 1-го с резервной кавалерией южных поселений.
Главнокомандующим был назначен фельдмаршал граф Дибич-Забалканский[124], начальником штаба — граф Толь. Дибичу были подчинены губернии: Гродненская, Виленская, Минская, Подольская, Вольшская и Белостокская область, объявленные на военном положении.
К 20 января 1831 г. русские силы у границы Царства Польского насчитывали 114 тысяч человек. Надеясь быстро разгромить мятежников, Дибич не предал большого значения снабжению своих войск и решил не утяжелять свою армию обозами и артиллерийскими парками. Провианта было взято всего на пятнадцать дней, а фуража — на двенадцать. В артиллерии были оставлены третьи дивизионы батарей, выступивших, таким образом, в составе восьми орудий вместо двенадцати. Пехотные полки выступили в составе двух батальонов.
24 и 25 января русские войска перешли границу Царства Польского одиннадцатью колоннами, но с таким расчётом, чтобы иметь возможность за двадцать часов сосредоточить главные силы в количестве 80 тысяч человек.
По сему поводу уже упомянутая пани Кицкая написала в мемуарах: «Армия москалей растекалась по всей стране. Не очень уверенная в своей силе, потрёпанная в сражениях, она усилилась за счёт временного включения в свои ряды прусских офицеров и большого количества солдат прусско-познанского ополчения, переодетых в русские мундиры»[125]. Таким образом, монголообразных москалей не хватило, и подавили бедных ляхов пруссаки.