– Ты видишь мой меч, – посматривая на тропинку, уговаривал князь. – Он выкован на острове Готланде. А ты знаешь, тамошние кузнецы испокон веков считались колдунами. Значит, и меч этот – волшебный. Кстати, я давно думал, что бы тебе подарить? Кольца и всякие там ожерелья-браслеты – как-то слишком убого.
– Ты! Хочешь!! Подарить!! Мне!! Меч!!!
Подпрыгнув на месте, девчонка едва не свалилась в кусты. Да свалилась бы, кабы Довмонт не поддержал, не подхватил под руку. Сказать, что юная разбойница была поражена до глубины души, значило ничего не сказать. Еще бы…
Меч! Не только весьма дорогостоящая вещь, но и сакральный символ. Подарить клинок означало выказать одариваемому самую высшую степень своего расположения, родичем признать.
Насчет Рогнеды князь именно такое и придумал… еще раньше, да все как-то не было случая, все как-то забывал. Да и меч, преподнесенный князю псковскими оружейниками, был действительно очень хорош. Конечно, не на Готланде выкован, но ничуть не хуже готландского.
– Ну, так ты дашь мне своих людишек? Некоторые, верно, знают это чертово болото. Вот, чувствую, где-то недалеко должен быть схрон.
Напрасно псковская надежа и опора (надежа и опора – без всяких кавычек, это и в самом деле было так) полагал, что юная атаманша его внимательно слушает. Какое там! Взбалмошная девчонка не отрываясь смотрела на меч, широко распахнутые очи ее сверкали, словно два изумруда.
И как тут было поступить? Князь своему слову хозяин: сказал – сделал. Улыбнулся, вытащил меч и, осторожно взяв его за клинок, протянул рукоятью к деве:
– Сей клинок зовется «Викинг»! Надеюсь, милая, тебя известно такое слово?
– Еще бы!
– Викинг! Вот ныне твоя новая хозяйка, – выспренно промолвил Довмонт. – Дарю тебя. Заклинаю тебя. Будь верен Рогнеде-деве, как был верен мне.
– Викинг… – приняв меч, разбойница истово поцеловала лезвие, с таким жаром, что едва не порезалась. – Викинг…
Из глаз девушки потоком хлынули слезы… Рогнеда беззвучно плакала, никого не стесняясь. Рыдала от радости, гордости и счастья! Не каждому, далеко не каждому дарили мечи. О простолюдинах речь вообще не шла – какой меч у простолюдина? Простолюдину меч не нужен, нужны только деньги да о собственной подлой шкуре забота. Меч – для того, кто готов отдать всё. Кто готов на всё, кто отважен и полон презрения к смерти. Для кого вся жизнь – игра. Как для Рогнеды.
Обняв девчонку за плечи, Довмонт заглянул ей в глаза и ласково молвил:
– Ну… больше не боишься драконов?
Разбойница улыбнулась:
– С таким мечом – нет. Этот клинок заколдован… я чувствую… вон, какой он горячий!
– Так мы сегодня куда-нибудь пойдем?
Юная атаманша пришла в себя довольно быстро. Повесила через плечо отданные вслед за мечом ножны, махнула рукой своим… Разбойники, кстати сказать, почтительно держались в отдалении, на глаза не лезли, прятались за деревьями и кустами. Князь даже не мог бы определить, сколько их – полдюжины, дюжина или намного больше?
– Юхан, Кнут, Славута… – быстро распорядилась Рогнеда. – Вы знаете трясину – пойдете впереди. Остальные… Сколько нам нужно людей, князь?
– И этих троих вместе с тобой – вполне достаточно.
Довмонт быстро прикинул расклад. Четверо – ну, пусть, шестеро – людокрадов, именно столько влезало в ту лодку, о которой рассказывали рыбаки. Вот, пожалуй, и все. Тайное убежище на болоте Маточкин Мох вряд ли могло быть очень большим – кто-нибудь о нем да прознал бы, а слухами земля полнится. К тому же крупную шайку давно заметили бы – те же люди Рогнеды. Нет, если и больше, то ненамного. Кроме тех, кто в лодке, еще охрана схрона – парочка человек.
Разбойники выглядели вполне солидно – здоровые молчаливые парни, чем-то неуловимо похожие друг на друга. Все плечистые, бородатые, со светло-русыми волосами, только один лишь чуть-чуть рыжеват. Впрочем, в лица их Довмонт не всматривался – не княжье дело. Рогнеда сказала, что это – ее верные люди. И больше ничего не надо было говорить – атаманше князь верил.
Кроме этих парней и самой атаманши, стоившей в бою по крайней мере двух добрых бойцов, еще и князь со своими людьми. Всего получалось восемь. Наверное, где-то даже и маловато. К тому же сыскные вряд ли хорошо управлялись с оружием, все же не профессиональные воины, не из дружины. Подумав, Довмонт попросил у Рогнеды еще с полдюжины бойцов и кое-какое оружие. Себе, взамен меча, он выбрал небольшой шестопер – насажденное на рукоять увесистое стальное яблоко с шестью платинами-перьями. Несмотря на вполне изящный вид – орудие убойное, при хорошем ударе живенько башку расшибет. Да и не так тяжел, как палица – той инерции нет. Шлем, может, с первого раза и не пробьет, но ведь удар всегда можно подправить – угодить в забрало-личину. А уж, если забрала нет… так и глаз можно вышибить запросто.
Сыскные подобрали себе оружие попроще – короткие копья, разбойники же в основном были вооружены секирами, ну и теми же копьями-сулицами, а кое-кто – и толстыми – на медведя – рогатинами. Ножи да кистени, к слову сказать, изначально имелись у всех, у разбойных же нашлись и луки со стрелами.
– Ну, что же… – оглядев всех молодцов… и одну девицу… Довмонт остался вполне доволен. – Можно и в путь. Чай, недалеко. Думаю, к вечеру обернемся.
Первыми двинулись в дорогу разбойники – они знали местность, за ними – князь со своими людьми.
– Господине-е-е! – закричал, догоняя, лодочник, про которого все давно уже позабыли. – Господине, а я? Мне-то что делать? Ждать вас, не ждать?
Псковский защитник обернулся:
– А, пожалуй, жди. Ежели к утру не явимся, греби во Псков за подмогой. Именем Тимофея-князя скажешь! Сиречь – Довмонта.
Поклонившись едва ли не до земли, лодочник приложил руку к груди и еще долго провожал уходивших в заросли воинов самым преданным взглядом. После чего вернулся в свою ладейку и, расположившись на корме, пожаловался гребцам:
– Ну, мы, робяты, и попали. Прямо как кур в ощип. Тут целую ночь ошиваться – несладко… и не подождать – нельзя. Ох, Господи-и-и… Ладно, там поглядим, чего делати.
* * *
Кольша Шмыгай Нос хоть и казался маленьким да глупым, но таковым вовсе не был. Нет, маленьким-то – да, но не полным дурнем. Кое в чем разбираться научился, такая уж жизнь была, что давала не пирогов, а в морду. Когда сбежал из лесу от злых людей, поначалу домой, на усадьбу к Мордухе-вдове подался. Мордуха хоть и врезала сразу же промеж глаз кулачищем – мол, где столько времени шлялся? – но на улицу все же не выгнала и даже покормить велела. Не шибко-то, конечно, покормила, но миску вареной холодной полбы отроче навернул с удовольствием, только за ушами хрустело. Правда, часа через два снова проголодался, но это уже другая история.
После еды Кольшу сразу же двор подметать послали, а опосля – на задворье, навоз на огород раскидать. Вот и раскидывал отроче, работал вилами не покладая рук – так с виду казалось. На самом-то деле – не шибко-то и старался… Вернее – старался… работу до самого вчера растянуть, или хотя б до полудня. Заодно, улучив момент, проверил свое сокровище – закопанный под кучею пфенниг. Цела была серебряха, на месте! Никакой гад не присвоил, не отыскал. Да и кому надобно в навозной-то куче ковыряться?
Вот и Кольша не ковырялся. Денежку обратно закопав, пошатался у забора – глядел, как его челядины ставят, да давал, стервец, советы, хоть никто их и не просил. Потом челядинам всякие байки рассказывал, чтоб они, если что, сказали вдовице – дескать, работал парнишка рук не покладая! Сама-то Мордуха этого всего не видела – в ближнюю церкву после обеда сходила да легла себе почивать.
Вот и осмелел отроче без пригляду. Уселся рядом с забором и давай языком чесать. Чего ж не почесать-то? Язык, чай, не вилы, не устанешь. Сначала рассказал челядинам про белого змея, что на дальних болотах водится, да всех проходящих ест, особливо – молодых девок.
– Они ему слаще, девки-то, – пояснив, Кольша глубокомысленно поковырялся в носу и уже собрался было продолжить, как вдруг увидал подходившего к воротам усадьбы мужика. Ростом хоть и невелик, да плечистый, жилистый. Пегая борода, лицом неприметен… Да Шмыгай Нос сразу узнал того самого, из лесу… с берега… Вот он, убивец-то!