— Воинская часть, в которой вы работали, проводила карательные операции против партизан?
— По-моему, это была какая-то строительная или хозяйственная часть. Право, я этим не интересовалась.
— Во всяком случае, это было вражеское формирование, как же вы могли у оккупантов работать?
— Теперь и я это понимаю, а тогда надо было устраиваться, жить. Расспросить о части и в голову не приходило, а о партизанах что-то не слышно было. После увольнения недолго работала продавщицей в немецком магазине в Луге. Оттуда пришлось уйти из-за болезни и вернуться домой, в Коноховицы, к маме.
Шляхина опять возвратилась к исходному пункту, откуда совершала свои вояжи по немецким воинским частям и учреждениям. Взывая к жалости, все время повторяла, что выглядела в те годы очень эффектной, а другого спасения не было, как работать у врага. Как иначе она могла добыть себе на пропитание? В октябре 1943 года фашисты согнали всех жителей Коноховиц на станцию, погрузили в эшелон и повезли под Псков, в деревню Бутково, на строительство оборонительных линий. Исключительно из-за своей миловидности ей удалось тогда устроиться переводчицей в канцелярии строительной организации. Жила с комфортом, в отдельной палатке — в ее распоряжении был патефон и много немецких пластинок.
В ноябре 1943 года оккупанты сожгли Бутково за связь жителей с партизанами. Во время этой операции Шляхина тоже была переводчицей у гитлеровского офицера. Многих тогда арестовали и бросили в лагерь. Ее тоже поместили в концлагерь Кресты под Псковом, где содержались заподозренные в связях с партизанами. В этом месте Шляхина, видимо, хотела показать, что ее немцы тоже не щадили, надеясь отвоевать у меня хоть бы одно очко в свою пользу.
— За что же так неожиданно немцы бросили вас в лагерь?
— При расквартировании жителей Бутково в окрестных деревнях я увидела, как солдат копался на телеге в пожитках эвакуированных. Я ему сделала замечание и сразу угодила в лагерь, — без запинки объяснила мне Шляхина.
Возможно, так и было, но скорее всего ей поручили втереться в доверие к тем, кого фашисты подозревали в связях с партизанами. Ради этого все и было разыграно на виду у беженцев.
Так я расценил этот эпизод про себя, но с выводами и обвинениями не торопился. Чем дольше она рассказывала о себе, тем больше набиралось фактов, подлежащих проверке.
— Вскоре в лагерь водворили одну семью, с которой я подружилась, — рассказывала Шляхина. — Кто-то из этой семьи попросил меня договориться с немцами, чтобы отпустили их на волю за взятку. Мне удалось договориться с комендантом лагеря, и он их всех освободил, а заодно и меня. Фамилию семьи, поверьте, не помню, — опередила она мой вопрос. — После освобождения семья вскоре ушла в лес, а я поселилась в Пскове. Там встретила моего довоенного знакомого Дурманихина Петра Петровича, работавшего до войны экспедитором ликеро-водочного завода на Калашниковской набережной. Он руководил труппой артистов в Пскове. Я попросилась к нему. Выступала в качестве художественного чтеца, а иногда и конферансье — конечно, на немецком. В этом было мое преимущество перед другими артистами труппы.
— Чем же вы забавляли зрителей?
— Разными пикантными анекдотами. Смешными и забавными. Они это любили при соответствующем оформлении. Комендант обеспечивал нас шикарными костюмами, черными чулками со швом и туфлями на высоком.
— Одним словом, веселили фашистов.
— Понимаю, что это упрек, но увы... что было, то было. В январе-феврале сорок четвертого года русская авиация сильно бомбила Псков, из-за этого вся наша труппа по дороге в Эстонию разбежалась — кто куда... Мне удалось устроиться на машину, доставившую меня на станцию Пэду. Впоследствии я узнала, что автомашина принадлежала какой-то абверкоманде, ехавшие в ней люди взяли меня к себе уборщицей в общежитие...
Я попросил ее повторить сказанное и даже хотел было кого-нибудь пригласить в кабинет, поприсутствовать при дальнейшей беседе. Ведь она упомянула Эстонию! И мне, глядя на Шляхину, тоже вдруг захотелось закурить, но папирос у меня не было. Пришлось выпить стакан воды из графина и открыть форточку, чтобы проветрить кабинет.
«Как дальше поступить? В каком направлении вести разговор?» — спрашивал я себя, понимая, что Шляхина очень многого не договаривает. Либо перевирает...
Услышав, наконец, про Эстонию, я еще раз запретил сам себе проявлять торопливость, не спешить называть Телкина, предоставив ей возможность выговориться до конца. Правда, приходилось уточнять и записывать населенные пункты и фамилии. Но лишь попутно. Телкина она пока не упоминала. Я не исключал и того, что связь с ним была мимолетной и не оставила у нее никакого следа, если не носила преступного характера. Она могла его не назвать и по каким-то другим причинам.
Поскольку я вопросов почти не задавал, а только слушал, Шляхина все больше пускалась в подробности о ее жизни в Эстонии. Ее кажущаяся откровенность и постоянные отклонения от темы вынуждали меня перейти к вопросам, к уточнению конкретных фактов, событий и лиц.
— Хорошо зная немецкий, вы все время оставались уборщицей в общежитии абверкоманды? Или...
— Приходилось делать все, что заставляли подневольного человека.
— Но и в неволе вы находили время для развлечений?
— А вы откуда знаете о моих развлечениях? — не понравился ей вопрос.
— Очевидно, ваше положение было несколько иным, чем вы обрисовали... Зачем и от кого вы убегали с абверкомандой?
— Товарищ капитан, я вам все рассказала, — тяжело вздохнула Шляхина.
— Сомневаюсь. У вас были знакомые мужчины в Пэду, которые за вами ухаживали?
— За мною тогда все ухаживали — и русские и немцы.
— Ограничим круг ваших поклонников русскими и периодом пребывания в Пэду.
— Назовете — может, кого и вспомню, — хитрила Шляхина, пытаясь узнать, о ком пойдет речь.
— Перечисляйте всех подряд, а я скажу, кто меня больше интересует. Можно начать с абверкоманды, с военных и цивильных, рядовых и офицеров.
Шляхина сначала молчала, потом запротестовала против вторжения в ее интимную жизнь и, наконец, сникла, даже курить перестала. Может, впервые до нее дошло, что придется объяснить многое о своих связях с оккупантами.
— Когда я согласилась работать в общежитии абвер-команды, мне говорили, что там живут власовцы. Все они ходили в гражданской одежде. В соседних домах проживали какие-то женщины, от которых я узнала, что их мужья выполняют задания на фронте. Я стала осторожно интересоваться у них, чем же они там занимаются. Мне отвечали, что ездят на фронт и работают. Незамужними в Пэду была я и еще несколько девушек...