джунглей» на английском языке. В процессе общения я внезапно узнал, что стал совладельцем швейно-текстильной фабрики в Гельсингфорсе. Обращаясь в своём письме к Ээро Эркко по поводу заметности головных уборов наших стрелков, я и думать не мог к чему это приведёт. А привело это к открытому конкурсу на новый убор, который неожиданно даже для него самого выиграл Ээро Эркко. Он не придумал ничего лучше, чем отнести в конкурсную комиссию ушастое кепи, которое потихоньку шила наша хуторская швейная артель, и парочку которых он прихватил в прошлом году с собой на память.
А согласно условиям конкурса, кто победил, с тем и заключался договор на поставку в войска двадцати тысяч головных уборов четырёх разных размеров. А тут как раз в столицу и дед мой приехал. Вот они и спелись. За мои рубли с моего счёта приобрели обанкротившуюся фабрику, которая сама и ткань ткала и из этой ткани шила всякое и разнообразное.
Дед приехал не просто так, что бы сообщить мне эту «приятную» новость, сколько для того, чтобы повидать моего отца и получить от него подписи в уставных документах. Ибо моим душеприказчиком был и ещё долгое время будет, мой папахен. А господин председатель финляндской аграрной партии приехал не только как сопровождающий своего племянника, но и как проситель.
— Матти, я помню, что ты для своих пионеров написал неплохую песню. В столице на следующей неделе стартует конкурс на новую строевую песню для Китайской бригады. А то старый марш «Дорогая Родина» уже малость устарел. Не хочешь поучаствовать?
— Эээ, — я почесал в затылке, не поняв чем народ не устраивает красивый старый марш. — Дядя Ээро, у меня уже есть новая строевая песня для моих пионеров. Только не знаю, подойдёт ли она для конкурса? Я могу собрать своих ребят, и мы споём, а вы оцените.
На что и получил полное одобрение.
Выскочил на своё крыльцо и со всей дури дунул в свисток. Это я так Микки вызываю. От громкого и резкого свистка свалилась кошка с угла крыши нашего дома и, приземлившись на все четыре лапы, укоризненно на меня посмотрела. Через минуту свистнул снова. Если мой кузен и сейчас не появится, то придется самому бежать на стрельбище, в надежде, что мои пацаны ещё там. Но нет, прибежал. И радостным весёлым мячиком заскакал вокруг меня, маяча свежим фингалом под глазом.
— Не понял! Кто это тебе глаз подбил? — удивился я. — Полчаса назад ничего же не было.
— А! Батя случайной залепил. Ты чего звал? Случилось чего? Мы сегодня плавать пойдём? Или второй пистолет собирать будем? А ты мне дашь самому резьбу нарезать? А чего дед приехал? — засыпал он меня вопросами и, забравшись на нижнюю ветку росшей рядом с домом березы, повис на ногах вниз головой, радостно мне улыбаясь.
— И это я бесёнок? — спросил я у вышедшего на крыльцо деда и указал на чумазого Микки с подбитым глазом.
— Деда, здравствуй! — проорало это чудо, так и оставшись висеть вниз головой. — А ты мне что-нибудь привёз?
— Привёз. На, — и дед Кауко, выудив из кармана сосательную конфету в цветной бумажной обёртке, протянул её Микке. — Кто это тебе глаз подбил? Твой диктатор? — и он мотнул головой в мою сторону.
— Не. Шпашибо, — прошмакал мелкий нахал, засунув конфету за щеку, а фантик бережно спрятав в карман. — Это отец.
— Юнис? — поразился дед, как и я до этого. Только я смолчал, а дед — нет. — Это что же ты, чумазая бестолочь, натворил?
Микка, явно почувствовав что разговор с дедом заходит куда-то не туда, спрыгнул с дерева и, переместив конфету из рта в фантик, попытался подробно рассказать что случилось.
— Я ничего творил. Я отцу помогал жерди крепить в сарае. У него рука сорвалась, и он мне заехал. Вот, — и переключив внимание на меня, спросил. — Так чего ты свистел?
— На стрельбище сгоняй. Пусть наши все сюда придут. Ээро Эркко хочет новую строевую песню послушать.
— Ага, тьфу, всегда готов, — и он, отсалютовав, с пробуксовкой рванул в сторону леса.
— Опять патроны переводите? — недовольно пробурчал дед. — И на кого ты свою винтовку там оставил?
— Не, деда. Винтовка дома. Я пистолет сделал. Из него и стреляем. Сейчас принесут. Я Стрёмберга там за старшего оставил.
— Пистолет? Ну-ну, посмотрим, — и развернувшись скрылся в доме, так и не подумав предложить мне конфету, как Микке.
Через час небольшой строй моих оболтусов застыл двумя шеренгами перед нашим домом, возле крыльца которого столпились все наши гости, дед, бабушки и сестра с мамой.
— Командуй, Ялмар, — приказал я своему мастеру-пионеру Стрёмбергу, а сам тоже встал в строй к другим ребятам.
— Звено! Равняйся! Смирно! На месте — шагом марш! Песню! Запевай!
Остался дом за дымкою лесною,
Не скоро я к нему вернусь обратно.
Ты только будь, пожалуйста, со мною.
Приятель правда, приятель правда!
Я все смогу, я клятвы не нарушу,
Своим дыханьем землю обогрею.
Ты только прикажи — и я не струшу,
Приятель время, приятель время!
Я снова поднимаюсь по тревоге.
И снова бой, такой, что пулям тесно!
Ты только не взорвись на полдороге,
Приятель сердце, приятель сердце!
В большом дыму и полночи, и полдни.
А я хочу от дыма их избавить.
Ты только все, пожалуйста, запомни,
Приятель память, приятель память.
— Звено! Стой, раз-два! — скомандовал Ялмар, и мы замерли в строю, напряженно смотря на взрослых.
Первой начала хлопать мама, а за ней аплодисменты подхватили сестра, бабули, дед и наши гости.
— Хорошая песня! — эмоционально признался Ээро Эркко. — Но давайте её ещё раз споём. Вместе. Аймо, иди сюда, — Позвал журналист своего племянника-военного и вместе с ним пристроился к нашему строю. — Командуйте, Стромберг. — обратился он к моему помощнику, немного переврав его фамилию.
И сразу после совместного повторного исполнения Ээро Эркко развернувшись ко мне и, присев на корточки, спросил:
— Мой диктатор, вы отдадите эту песню нашим военным?
На что я пожал плечами и в свою очередь поинтересовался:
— Дядя Ээро, а как? Мы все поедем в Санкт-Михель или в Гельсингфорс? Ведь что солдаты будут петь, если не слышали как? Или вы их к нам привезёте?
— Я думаю, что легче солдат сюда привезти, чем отлавливать твою банду по поезду и возвращать железнодорожникам то, что они открутили в вагонах на память, — столпившиеся вокруг нас мои пионеры