Завершилось, она выжила. Рейчэл стояла перед губернатором молча и слышала лишь, как громко стучит ее сердце, словно оно готово вырваться из груди. Когда в комнату вошел Эндрю, она обняла его за шею, поцеловала в губы и сказала:
— Счастлива за тебя, дорогой.
Нашвилл обезумел от радости. На 23 декабря был намечен огромный праздничный банкет. Рейчэл казалось, что к воротам Эрмитажа собрались все жители долины Кумберленда, стремясь пожать руку Эндрю и ей. Клуб нашвиллских леди подготовил для нее красивый дорогой гардероб. Однако она заметила, что Эндрю равнодушен и не проявляет большой радости. Он казался даже подавленным. Рейчэл спрашивала себя: не потому ли с ним такое, что он так много страдал два прошедших года как за себя, так и за меня? Наблюдая за тем, как он принимает поздравления приходивших из Нашвилла, слыша, как гудит толпа, когда они въехали в город, Рейчэл мгновенно вспомнила, как выглядел Эндрю после его великого триумфа в Новом Орлеане. Тогда жители Луизианы выстроились на улицах и кричали ему здравицу, а он неловко снимал шляпу, словно его дух был унижен и он испытывал замешательство.
Только теперь Рейчэл поняла, какую тяжелую ношу накладывает любой триумф. Эндрю стал главой разделенной, почти разрушенной страны, в которой есть социальные группировки, не желающие признать его и предсказывающие, что он введет в правительство толпу, сброд, что день прихода его к власти обозначит конец Великой Американской Республики. Она почувствовала, что жалеет мужа, перед которым стоит невообразимая по трудности задача.
А что будет с ней самой? С той большой ответственностью, которая выпала на ее долю как хозяйки Белого дома? Скандалы сойдут на нет, но можно ли забыть все эти годы, когда ее так поносили? Где в Вашингтон-Сити найдет она укрытие от подозрительных взглядов незнакомцев, раздумывающих, какая часть рассказов о ней правильна, а какая нет? У нее нет выбора, она не может отказаться от поездки в Вашингтон-Сити с Эндрю. Закон может оспаривать статус ее свадьбы в Натчезе, но в ее собственном сердце нет места для сомнений. Там, под сверкающей люстрой Тома Грина, она навеки связала свою судьбу с судьбой Эндрю… и связала бы вновь сегодня, если бы пришлось сызнова все повторить.
/6/
Предстояло проделать большую работу.
На этот раз не нужно было спрашивать мужа, едут ли они на несколько месяцев или на несколько лет. Он сказал ей, что, если им повезет, они смогут посетить Эрмитаж летом 1830 года, но не следует уповать на это. За плантацией будут присматривать, но как быть с самим домом? Следует ли натянуть чехлы на мебель, заколотить ставни? Или же оставить дом как есть, может быть поселив в нем племянницу или племянника, чтобы могли приезжать и останавливаться друзья? Зная склонность Эндрю щедро принимать гостей, не следует ли взять с собой побольше серебра, посуды, постельного белья?
Декабрьские дни были наполнены лихорадочной деятельностью. Рейчэл почувствовала, что быстро утомляется и испытывает внутреннюю напряженность. Она вызвала своего семейного врача доктора Сэмюэля Хогга. Он сделал ей кровопускание, снизил давление. Несколько раз, когда намечалась ее поездка в Нашвилл для примерки или за покупками в связи с их предстоящим отъездом, она не смогла собрать силы и подняться с постели. Они намеревались выехать из Эрмитажа в Вашингтон-Сити сразу же после рождественских праздников.
В понедельник 17 декабря Рейчэл получила записку от Сары Бентли: если Рейчэл не придет срочно к ней, чтобы в последний раз примерить платья, которые она намерена надеть в день инаугурации и официального приема, то в таком случае они не будут готовы ко времени отъезда в Вашингтон-Сити. Рейчэл знала, как будет огорчена Сара, да и Эндрю тоже, если она не возьмет с собой эти платья. Собрав все свои силы, она оделась, и карета доставила ее в Нашвилл.
Примерка была долгой и изнурительной. Сара была готова вылезти из кожи вон, но сделать так, чтобы сшитые ею платья принесли славу Теннесси. Когда примерка закончилась, Рейчэл сказала:
— Сара, когда за мной придет мой слуга, будь добра, скажи ему, что я на нашвиллском постоялом дворе. Я отдохну там до отъезда домой.
Рейчэл медленно двинулась по улице и, пройдя квартал, вошла в гостиницу, выбрала пустынную в это время дня маленькую гостиную и с чувством облегчения опустилась в большое удобное кресло в углу, невидимое из большой гостиной.
Она задремала, когда обрывки разговора, доносившегося через полуоткрытые двери соседней гостиной, разбудили ее. Говорили две женщины, голоса были вроде бы знакомые… она слышала их раньше: громкие, высокомерные, властные, но было что-то незнакомое… она не была уверена…
Затем она перестала прислушиваться к интонациям и переключила внимание на слова. Женщины обсуждали итоги выборов и предстоящий отъезд Джэксонов. Один голос, более глубокий и грудной, спрашивал, что будет теперь со страной, когда к власти пришел самый низкий, самый невежественный класс общества и в Белый дом въезжает пьющий, играющий в азартные игры хулиган и убийца. Более высокий и визгливый голос уверял, что его хозяйку охватывает дрожь при мысли, что международное сообщество Вашингтон-Сити будет делать с этой опустившейся, раскуривающей трубку невежественной женщиной из глухомани, которая стала теперь первой леди страны.
— Леди! — воскликнула первая. — Как вы можете называть ее леди?
Рейчэл оперлась на ручки своего кресла и приподнялась. Она догадывалась, что будет дальше. Твердо поставив ноги и слегка раздвинув и углубив их в ковер, подняв пальцы ног, она выгнула спину, вытянула вперед руки, чтобы схватиться за опору и удержать вес своего тела.
— …Именно это и продолжают спрашивать газеты: можно ли допустить, чтобы шлюха была в Белом доме?
К такому подлому выпаду Рейчэл не была готова. Острый, ножевой удар почти непереносимой боли пронзил ее сердце и левую руку. Она осела, упала в кресло. Неужели она думала, что все это кончилось? Это никогда не кончится!
Ее губы шептали молитву:
— Нет, нет, милосердный Боже, только не здесь… в чуждой гостиной отеля. Позволь мне добраться до дома… под собственную крышу… в свою постель… к моему мужу…
С невероятным усилием она дотащилась до выхода.
Ее ожидала карета. Слуга помог ей сесть внутрь. Рейчэл откинулась на подушки. Ее левая рука была непослушной… ее парализовало, голова отяжелела, мысли расплывались, сознание цеплялось за одну-единственную мысль — продержаться до возвращения в Эрмитаж.
До полпути дорога шла вдоль ручья. Звук проточной воды освежал. Быть может, если она обмоет лицо холодной водой, то это придаст ей силы? Она не хотела бы появляться дома в таком состоянии: Эндрю будет напуган и расстроен…
Рейчэл попросила кучера остановиться. С трудом спустилась она с подножки кареты, затем медленно добралась по низкому берегу к руслу ручья. Сняла шляпу, расстегнула пуговицы пальто, намочила свой носовой платок в ручье, прижала его ко лбу и глазам.
Прохлада создавала приятное ощущение. Она еще ниже наклонилась к ручью, зачерпнула воду ладонью правой руки и намочила свои волосы. Рейчэл почувствовала облегчение — боль в груди ослабла. Перед ее мысленным взором появился другой ручей, при другом возвращении домой; она смочила тогда прохладной водой свои длинные черные волосы и остудила свои лихорадочно бившиеся мысли: ее выставили из дома Робардсов, и она задержалась у небольшого ручья, желая придать себе более презентабельный вид, прежде чем предстать перед семьей, и решив: она должна высоко держать голову, ведь она ничего плохого не сделала.
С какой определенностью начало закладывало завершение!
Эндрю был в отчаянии. Он сидел около ее постели, держал ее руки в своих, лишившись дара речи. Врач-сосед, сделав ей кровопускание, сказал Эндрю:
— Воздействие паралича… затронуты мускулы груди и левого плеча… аритмия сердца…
Из Нашвилла приехал доктор Хейскелл, считавший, что первое кровопускание не ослабило симптомов, и вновь произвел кровопускание. Наступила ночь, прежде чем до Эрмитажа добрался доктор Хогг, сделавший третье кровопускание. Теперь казалось, что боль отпустила ее. Эндрю подложил ей подушку, немного приподнял ее в кровати, а затем сел в кресло около нее.
Рейчэл не представляла, сколько времени прошло, по меньшей мере дважды была ночь и дважды был день. Эндрю не отходил от нее. Сквозь туман она слышала, как врачи советовали ему соснуть, иначе может быть обморок: на завтра назначен праздничный банкет в Нашвилле, где он должен присутствовать, и будет нехорошо, если он примет поздравления соседей, сам похожий на мертвеца.
Она слегка приподнялась, изобразив улыбку. Она не чувствовала боли, она вообще не чувствовала своего тела.
— Мне намного… лучше, — сказала Рейчэл медленно. — Не можешь ли усадить меня в это кресло… перед камином? У нас скоро визит… тебе надо поспать.