Мужчина вернулся через полчаса. Уже переодетый в чёрную футболку и джинсы.
— Я наложу пока антисептическую повязку. Она с лидокаином. Как найдём место, где можно осесть, обработаю и наложу швы. Выпей это.
Сунул мне в рот пару таблеток, помог запить. Горько. Антибиотики?! Сморщилась.
Помог стянуть больничное. Вместо него натянул сарафан песочного цвета, сливая меня с пейзажем. Неплохо для конспирации.
— Нужна другая машина. Идти сможешь? — осмотрел моё лицо.
— Да, смогу. Мне лучше, — немного соврала, но чувствовала себя обязанной. — Идём.
Набравшись смелости, поднялась. К счастью, машину он искал недолго. Бьюик девяносто седьмого одиноко спал у дороги. Пока Чейз гнал по трассе, старалась отвлечь голову от мыслей, которые отогнать было очень не просто.
— Почему он сделал тебя сумкой?
— Когда Видаль забирал тебя, я убил его племянника. Сердобольный ублюдок, — мужчина презрительно оскалился.
— Он убьёт тебя. Теперь точно, — сверлила его взором.
— А чего ты ждала? — небольшое раздражение. — Джилл, нам позволили лишь слегка прогуляться на свободе, теперь велено вернуться. Нужно вернуться. Я должен вернуться.
Ноты напряга с протестом.
— Ему нужны мы оба, — ввернула.
— Я не хочу, чтобы ты снова оказалась там, только ради какой-то дамочки.
— Я обязана Андресу, — возмущение перевело меня на дрожь. — Ведь всё из-за меня!
— Прости, прости… ладно, — нервно отмахнулся, сдаваясь ещё на начале. — Я понимаю тебя, но если будет лазейка избежать картеля, клянись, что сразу же уберёшься оттуда.
Смотрела на него и понимала, что не слышу ещё одной главной вещи. Он не говорит о себе. Он идёт обратно без всяких отступных.
— А ты? Ты можешь пообещать мне тоже самое?
— Не могу, — грубо отрезал он.
В груди всё упало в бездонную пропасть. Снова бьёт, но теперь по сердцу.
— Я больше не твоя рабыня, — мне тоже захотелось ударить его словом, как он сейчас меня. — Не тебе больше решать, как поступлю я.
Он впился руками в руль с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Тебя я больше не боюсь. Злись сколько влезет. Отвернулась от него в окно.
В сумерках Чейз повторно сменил машину. Он явно устал. Глаза, осунувшись, смотрели на дорогу.
— Тебе нужно поспать, — проронила я. Он был согласен. Через час резко свернул на просёлочную дорогу и выехал на тёмные безмолвные дома.
— Вылезай, приехали, — послушно выполнила. — Подожди тут.
Мужчина юркнул за тёмный дом. Жильё небольшое, плохо ухоженно, но заброшенным я бы его не назвала. Детские игрушки покоились на скамейках у крыльца, прополотые садовые цветы. Чейз вернулся через пару минут.
— Здесь есть хозяева, — испуганно заупиралась, когда он провёл меня к калитке.
— Не сегодня, — слегка усмехнулся.
— Откуда такая уверенность? — зашипела, позволяя себя тащить в дом. Он вскрыл окно и залез вовнутрь. — Чейз?
Поджилки нервно сжимались. По чужим домам я ещё не лазила. Он недовольно высунулся наружу.
— Так и будешь здесь стоять? — схватил за руку и потянул следом. В доме было тихо и темно. — В этих местах нет хорошей работы, для того, чтобы содержать подобные дома. Люди вынуждены уезжать в город на заработки, надолго оставляя быт. Летом чаще это делают полными семьями, потому что в школу детям не нужно. Смотри, даже собаки в конуре нет. — Я расслабленно развела плечи. — Поищи на кухне, что-нибудь съестное, а я пока найду свет и включу бойлер.
Кухня была небольшой, но просторной. Столик у окна, скромный кухонный гарнитур, небольшой холодильник с фотографиями, которые придерживали магниты. Семья. Любящие родители, счастливые и беззаботные дети. Я коснулась низа живота…
Вздрогнула от резко вспыхнувшего яркого света.
— Нет, чуть убавим, — Чейз прокрутил выключателем влево, убрав резь. — Горячая вода будет через полчаса.
Я открыла холодильник.
— А у меня пусто, — слегка улыбнулась. Сунулась по шкафчикам. Дойдя до конца, собрала небольшой набор. Пачка кукурузных хлопьев, спагетти, тапиоковая мука и пара мясных консерв. — Здесь гостеприимство лучше, чем у Лимы.
— Бесспорно, — кивнул он, усмехаясь. — Давай, сначала твою рану обработаем.
— Позже. Я очень голодна. Та повязка хорошо помогает, — искренне воспротивилась я.
После ужина, Чейз, наконец, принялся за мой живот. Промыл, обработал антисептиком и обезболивающей мазью. Запыхтел над кетгутом и иглой.
— Пара швов. Рана неглубокая, — он виновато смотрел на меня. — Прости ещё раз…
— Ничего.
Чтобы не глядеть на него, смотрела на фотографии детей на холодильнике. Семья. Какое великолепное чувство вызывает это слово! И я тоже могу?! А если гинеколог Видаля не лгала? Так захотелось поделится с ним об этом. Захотелось сказать, что у меня теперь вновь есть возможность на будущее, на свою семью, но эта новость застряла в горле.
Не получается! У меня не получается увидеть ЕГО там. Все мои чувства и мечты тут же врезались в комнату со стеклом, столом и патрубками с ядом.
— Готово. Кетгут рассосётся с течением времени, так что снимать швы потом не нужно.
— Спасибо, — молвила благодарно. Он поднял на меня взгляд, сощурился испытующе.
— Джилл. Ты странно смотришь, — его было не обмануть. Чёртова слезинка выступила из глаз. Я выдохнула и, не сдержавшись, крепко обняла его. Замер, пережидая мой порыв, гладил волосы.
— Нужно поспать. Мы вымотанны, аккуратно отстранился. — В душ не желаешь? Швы вроде крепкие, не должны пострадать, потом я после тебя. — Мотнула головой. — Ладно, — он встал, направился из кухни, но всё же тормознул. — Джилл, мы справимся…
Ушёл.
Оставшись на кухне одна, сдавила руками градом хлынувшие слёзы.
Страх перед неминуемой потерей парализовал лёгкие с невероятной силой, не давая дышать.
Он исчезнет, оставит меня. Так или иначе. И очень скоро, в считанные часы. Я могу его больше никогда не увидеть. Не коснусь его тёмных волос, не услышу голос, не почувствую тепло дыхания. Он мне нужен любой, добрый или злой, ласковый или грубый, потому что только мой и я лишь для него.
Хочу насладиться остатками этих часов. Они обязанны быть нашими. Мы оба это заслужили!
Решительно поднялась.
ЧЕЙЗ
Я знал этот взгляд. Так смотрят на тебя, когда понимают, что видят в последний раз. Она боится не меня, а за меня. Раньше бы за этот взгляд душу бы продал, но не сейчас, не теперь.
Я отпустил тебя! Давно отпустил! Потому, что по-другому быть не может. Потому что люблю больше своей паршивой жизни. Мы не будем вместе. Нельзя! Только не нам! Хищник не любит свою жертву, он её убивает ради себя. А я — хищник, преступник, убийца и убивал её. Из-за своей гордости, обиды, трусости. Это всё было, но закончилось. Я её похоронил тогда во всех смыслах, освободил окончательно. Избавил от себя. Ушёл. Она вольна. Джилл больше не рабыня моей семьи, не моя вечная пленница.
Но выпустив, неожиданно понял, что привязал ещё крепче. Жертва не должна любить своего мучителя, это психологический феномен, совсем ненужный природе человека. Это болезнь, которую неверно интерпретируют. Джилл приняла покорность за любовь.
Да, я больше не такой. Я искоренил демона в душе, но это ничего не меняет.
Опёрся руками о кафель, позволяя тёплым каплям бить моё уставшее тело. Перед собой видел лишь один смысл — убить Лиму и сгинуть. Не важно где, не важно как. В картеле — смерть, за ним — смертный приговор. Я получу то, что заслужил! Обязан для неё.
Вздрогнул, когда тонкие пальцы скользнули по швам на животе. Невесомый поцелуй в плечо и сзади всё тело накрыла обнаженная фигура девушки. Низ тела наполнился теплом, судорога прошла по мышцам, когда вспомнил её тело в своих руках.
— Джилл, не надо, — смотрел на неё через плечо, но горло предательски сдавило желание.
— Я тоскую по тебе, — тихий голос оглушил всю мою тленную душу.