пихт-доноров Аманды меньше, чем у умирающих пихт Юань Юань, потому что они используют большую часть углерода для собственного роста и жизнеобеспечения, а не сбрасывают его в сеть. «Если я когда-нибудь закончу эту проклятую химиотерапию, – подумала я, – мне придется проверить это снова, проведя эксперимент с умирающими Материнскими деревьями и более крупными деревцами-родственниками».
– Даже крошечное количество, попавшее в микоризные грибы растений, может означать грань между жизнью и смертью, пока они маленькие, – произнесла я.
Ростки, пытающиеся существовать в глубокой тени или во время летней засухи, могут выжить, получив минимальный толчок, малейшие преимущества – лишь бы они появились в нужное время.
Кроме того, чем крупнее и здоровее было Материнское дерево, тем больше углерода оно давало.
«Здесь есть что-то еще», – подумала я, закончив разговор. На кухне по стеклу расползался иней. Я с нетерпением ждала появления Мэри и Джин. Общение между родственниками очень важно, но оно важно и для целых сообществ. В нескольких экспериментальных семьях Материнские деревья давали столько же микоризы чужакам, сколько и сородичам. Конечно, не все семьи одинаковы. Леса – целая мозаика, что и обеспечивает их процветание. Березы и пихты передают углерод друг другу, хотя относятся к разным видам, а также кедрам, хотя у тех вообще совсем другая арбускулярная микоризная сеть. Эти старые деревья не только отдавали предпочтение сородичам, но и обеспечивали здоровье всего сообщества.
Bien sûr![61] Материнские деревья дают своим детям фору на старте, но заботятся и о всей деревне: она должна процветать ради их потомства.
Мы с Амандой разбирались в данных ее полевого эксперимента. На трех вырубках проросло лишь девять процентов семян. Я вспомнила, как сидела на бревнах и делала заметки, пока она проверяла мешки, еще не зная, что на самом деле означает усталость. Но и сквозь тучи проглядывает солнце, а я не из тех, кто отбрасывает интригующую закономерность.
– Корреляция между количеством прижившихся родственников и сухостью климата слаба, – сказала Аманда почти виновато, – но в эксперименте в теплице я эту тенденцию наблюдала.
Оказалось, родственники больше зависят от Материнских Деревьев в сухих, а не во влажных климатических зонах. Материнское дерево особенно активно помогало на самом сухом участке – возможно, транспортируя воду к молодняку по сети.
Я писала в дневник; стол загромождали стаканы с недопитой газировкой. Сегодняшняя оценка энергии – пять, настроение великолепное. Может быть, обществу стоит сохранять старые Материнские деревья, а не вырубать большинство из них, чтобы они могли естественным образом распространять семена и взращивать потомство. Может быть, вырубка старых деревьев, даже если они не в порядке, – не такая уж хорошая идея. Умирающие растения могут дать многое. Мы уже знали: старейшины – среда обитания для птиц, млекопитающих и грибов. Старые деревья хранят гораздо больше углерода, чем молодые. Защищают огромные запасы, скрытые в почве, и являются источниками пресной воды и чистого воздуха. Эти старые души прошли через большие перемены, что повлияло на их гены. Благодаря изменениям они набирались мудрости и передавали ее потомству, обеспечивая защиту, стартовые позиции для новых поколений, основу для роста.
Хлопнула дверь. Нава с Ханной вернулись из школы; вязаные шапочки запорошены снегом. Ханне нужна была помощь по математике, и мы сели за учебники.
Мое незаконченное дело, мой главный отложенный вопрос: используют ли старые ослабленные Материнские деревья пихты Дугласа – болеющие, испытывающие стресс от засухи из-за изменения климата или просто готовые уйти из жизни – свои последние мгновения для передачи оставшейся энергии и веществ своему потомству? Поскольку умирает очень много лесов, мы должны выяснить, оставляют ли старейшины что-то после себя. Мы с Юань Юань уже видели: пихты в состоянии стресса передают соседним соснам больше углерода, чем здоровые; а Аманда установила, что рядом со здоровыми молодыми Материнскими деревьями растения-родственники подпитываются лучше, чем чужаки, и их микоризные грибы получают больше углерода. Однако пока мы не выяснили, передают ли умирающие Материнские деревья остатки углерода побегам растений-родственников за пределами грибной сети. Мы не удостоверились, что углерод, передаваемый в грибы, улучшает приспособленность родственников. Мы не знали, используется ли углерод, посылаемый Материнским Деревом, для повышения выживаемости его потомков, или гриб-посредник оставляет этот углерод себе.
И если близость смерти заставляет Материнское дерево направлять еще больше веществ в фотосинтетический механизм своих детей, это будет иметь последствия для всей экосистемы.
На получение ответа уйдут годы. Но прежде мне требовалось подняться по больничной лестнице, чтобы начать вливания паклитаксела.
Препарата, получаемого из тисового дерева.
– Ты должна взять себя в руки ради Навы, – сказала Робин, пытаясь скрыть беспокойство.
Я разглядывала подарки, которые нужно было упаковать. Вены, изрешеченные следами от уколов, белое от инфекций горло, зудящая лысая голова. Бутерброды с салями, которые я пыталась приготовить на день рождения, вызывали отвращение. Лекарства и составленная Мэри диаграмма по отслеживанию приема таблеток лежали в застекленном шкафу. На виду остались иглы для инъекций филграстима в живот – напоминание о ежевечернем ритуале. Во рту был привкус дерьма – буквально. Тошнота оказалась не такой сильной, как после вливания паклитаксела, но я сильнее уставала. Мне было трудно наслаждаться тем, что значило для меня больше всего: временем с дочерьми.
– Я не могу.
– Ты можешь, – спокойно отозвалась она.
Она доделала бутерброды и завернула их в вощеную бумагу.
Робин появилась в последние недели, когда Мэри была в отъезде. Она спала в коридоре возле моей комнаты, просыпаясь от каждого стона. Каждый день приходила сразу после уроков в первом классе и готовила ужин.
В дверь заглянула Нава. Сегодня ей исполнилось тринадцать. Она надела любимое платье, темно-бордовое с розовыми цветами, – напоминание, что 22 марта – первый день после прихода весны[62]. Через час в Лейксайд-парке, в нескольких кварталах от нашего дома, соберутся пять ее подруг. Она подняла на меня глаза цвета морской волны и спросила, все ли готово к ее празднику.
– О, мое солнышко. – Я поднялась со стула. – Скоро буду в парке.
Бутерброды, газировка, шоколадный торт. Я подкатила тележку с едой и воздушными шариками к столу для пикника. Снег лежал пятнами, клены и каштаны протягивали голые ветви, розы укрывались мешковиной, однако песок до самой воды был уже истоптан. Ханна и бабушка Джун пришли, когда тетя Робин раскладывала желтые салфетки и чашки – любимый цвет Навы; они настояли, чтобы именинница открыла подарок – кружку цвета морской волны с надписью «Нава» черными буквами. Бабушка Джун положила перед Навой крошечную коробочку со словами:
– Бабушка Уинни подарила мне эти часы, когда мне было тринадцать.