– У кого-то – аритмия, у кого-то – апноэ. У одного язык провалился, другой оказался эпилептиком. Все они не собирались быть моими пациентами, но их мнения не спросили, как не спросили и моего, когда передали, что сейчас на поверхность вылезут новые пациенты, – он постучал себя по шлемофону. – Кстати, как ваше самочувствие?
– Простите, за неудачную шутку, – поспешно сказал я ему. – Ей-богу, я не хотел никого обидеть. Какой у нас план? – спросил я у Рэй.
Где-то что-то двигалось, были характерные звуки и вспышки – совсем близко, за деревьями и за корпусами зданий, – где-то шла война, но нас это странным образом не касалось. Здесь было на редкость мирно, хорошо. Шаров не наблюдалось, как будто их что-то отпугивало. Оазис покоя. Если не задерживаться взглядом на бесчувственных телах.
– Видишь утилизатор? – отвлеклась Рэй от переговоров по рации. – Который с зонтом. Это микролет. А зонт – это на самом деле винт. Маскировочка – блеск, правда?
И сам утилизатор, и растущий из его утробы полосатый парковый зонт были ненормально большого размера. Как же я сразу не обратил на это внимание?
– С той стороны холма – еще один микролет, – добавила она. – Нам только до Парка Грез дотянуть, а там есть где укрыться.
– Тогда чего мы стоим?
– Восстанови дыхание, – сказала она, – отряхни крылья. Генератор блок-поля пока работает, волна не вскрыта. Машинка спрятана в вершине холма, залита стеклопластиком. Площадь охвата, правда, маленькая, вот этот прелестный лужок, и все, – прижав шлемофоны к ушам, она внимательно слушала. – Ты прости, милый, у них такие дела творятся.
Врач склонился над Юрием, потом присел на корточки, жестом спирита наложив широченные ладони на биопластырь, и спросил:
– Ну, как ты?
– Он из-под капельницы сбежал, – наябедничал я. – Все склянки перебил.
– В склянках не было лекарств, – сказал старик, не двигаясь. – Обман, плацебо, лишь бы Скребутан не нервничал. Сильно чешется?
– Устал, – всхлипнул Юрий.
– Не дури, – сказал старик. Он повернул ко мне голову и вдруг улыбнулся:
– Кстати, у меня есть хорошее хокку для вашего японца Иссы. И для вас самого тоже. Вы не против?
– Против – значит контра, – парировал я.
Он с чувством прочитал:
Может мелкоепородить великое.Как Фудзи – стихи…
Врач, он же поэт. И вдобавок хороший психолог. Я состроил зверскую рожу:
– В каком смысле? Это по поводу литературного творчества? Намек на чье, собственно, творчество? Где моя шпага?! Или это у вас мания литературного величия?
Он засмеялся:
– Просто шутка. О бесполезности сравнений в описании Божественного.
Умело спрятав тревогу, он посмотрел на лежащего перед ним пациента.
– У тебя есть и другие стихи! – выгнул спину, выкрикнул Юрий. – «Стать богоравным, оставаясь во плоти – безумье души…» Это ведь ты написал! Оставаться во плоти, Володя, это безумье души! Хватит с меня, Володя!
– От твоей души что-нибудь зависит? – мягко спросил Владимир Гончар. – Хотя бы механизм регенерации?
– Разрешите мне, – сказал я. – Врежу, как богочеловек богочеловеку. Трудно быть Богом, юноша? Но ведь кто-то должен Им быть, кто-то должен это делать?
Больной затих, но лишь на мгновение; он произнес тусклым голосом и совсем не то, что я ожидал:
– Теперь это ваш вопрос, Ваня. Зря смеетесь.
И наконец я рассердился. Я крутанулся и злобно спросил у Рэй:
– Твой Странник, надеюсь, знает, где искать третью Букву?
Как выяснилось, она уже закончила общаться со своим Центром управления. Лицо у нее было страшным, закаменевшим.
– Никогда не спрашивала, – ровно ответила она.
Юрий хотел было что-то ответить; я жестом остановил его и обнял Рэй за плечи:
– Что стряслось, девочка?
– Зеленые галстуки берут наших в заложники и по одному бросают их на ограждение. Новая тактика. Стас не выдержал и приказал всё отключить.
– Вы хорошо спрятали Буквы? – спросил Юрий.
– Не скажу, – рявкнул я.
– Подлецы, – простонала Рэй, уткнувшись мне в грудь. – Есть же подлецы…
– Уходим, – известил я общество, быстро оглядев всех.
Калека приподнялся – Гончар помог ему не упасть. Я посмотрел в небо и с отчаянием подумал: как же дорого обошлась святым местам попытка убедить Жилина в том, что он – Избранный! Не пора ли тебе, Жилин, собраться с духом и составить Слово – эта невысказанная мольба горела в глазах друзей… Но имею ли я право? Даже если и есть у меня пресловутая «третья буква», даже если и догадался я, что сие означает…
Поганая мысль пришла мне в голову, вытеснив все прочие, и тогда я сунулся в свой рюкзачок:
– Где тут включается эта чертова рация?
– Зачем? – спросила Рэй.
– В Университете работает такой Анджей Горбовски, ты его сегодня видела…
– Его бросили на ограду, – сразу ответила она. – Одним из первых.
Очевидно, с моим лицом тоже что-то происходит, потому что Рэй берет мои щеки в ладони, накрывает мои губы пальцем и шепчет:
– Ну что ты, Ванюша, что ты…
Девочка все понимает, надо же. Мне нестерпимо хочется самому пойти к ограде – не спеша, не скрываясь. И чтобы было видно, где я шел. Так написано, кажется, у Томаса Мэлори: «Видно было, где он шел». Хорошо написано, кровью, а не слюной…
– Я никуда не полечу, – объявляет Юрий. – Простите меня, товарищи. Вы только не теряйте времени, до фикуса я и сам доползу.
Рэй неотрывно смотрит мне в глаза.
– Моя любовь седа, глуха, слепа и безобразна, – произносит она с непривычной скованностью. – Помнишь? Оказывается, это про тебя… вернее, про меня… – Она отводит взгляд. – В случае чего встречаемся на взморье, договорились? На том же месте.
Встав на цыпочки, она целует меня. А потом рывком снимает с меня шлем…
Вот и договорились, успеваю подумать я. Я также успеваю схватить и сжать предательские девичьи руки – Рэй вскрикивает от боли, – однако чернота накатывает стремительно, в переносице раскручивается космическая спираль, небо опрокидывается, и ангелы бережно подхватывают меня, опускают на землю, и густая субстанция, бывшая когда-то мускулистым атлетом Жилиным, растекается по аллее, и нежный голос лихорадочно объясняет происходящее:
– Ничего плохого с твоим Анджеем не сделают, вылечат и выпустят, а тебя вообще не тронут, ты же у нас без шлема, турист рафинированный, это совершенно безопасно, и нашлепку хозчасти – смотри, вот нашлепка, нету ее. А мстить – это непрофессионально и даже грех. И вообще, ты слишком ценный, чтобы тобой рисковать, пропадет ведь всё… подвиг многих людей, которых ты даже не знаешь…
Бесформенный кусок биомассы впитывает в себя эти слова.
Я понимаю, что меня кладут на живот – наверное, чтобы язык не провалился или аритмия не замучила. Щекой – на свернутую валиком куртку Гончара. Я вижу, как Рэй вдвоем со стариком подхватывают Странника, положив его руки себе на плечи; тот виснет, загребая задницей воздух, однако на ногах стоит. Они дружно ковыляют к стеклянной пирамиде, не обращая больше внимания ни на меня, ни на всё окружающее, а я успеваю еще вспомнить, что так и не объяснил этой чертовке про… про что же я ей не объяснил?.. о чем-то Рэй меня спрашивала, о чем-то сладком, вредном для здоровья, но я не ответил ей тогда… я ей не ответил…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});