Ставки государь. Я сделал доклад генералу Воейкову, но он слушал рассеянно, очень торопился и почти немедленно уехал в свою деревню. Там у него производилась большая операция по финансированию его предприятия «Кувака»[88]. В его отсутствие государь просил Штюрмера произвести расследование дела. Им занялись друг Штюрмера и его семьи видный чиновник Гурлянд и состоявший при Штюрмере Мануйлов. Гурлянд, опытный и пожилой чиновник, старался выгородить Хвостова и если не замять дело, то окончить его без нового скандала для правительства. Мануйлов старался потопить Хвостова. В нем говорил больше журналист.
Ржевский на первом же допросе дал вполне искреннее, убийственное для Хвостова показание. Гурлянд стал влиять на него, и после нескольких допросов в неофициальной обстановке Ржевский отказался от самых важных против министра показаний. Хвостов объяснил Штюрмеру, что он посылал Ржевского к Илиодору, чтобы купить у того рукопись его книги «Святой черт»[89].
Вообще же в Петрограде Хвостов рассказывал, где считал это нужным и полезным, что он боролся с Распутиным и его влиянием, за это его и преследуют. Хвостов первый пустил тогда клевету, что Распутин немецкий шпион. Министр-авантюрист не постеснялся лично передать эту сплетню представителям прессы, заявив, что Распутин принадлежит к группе «интернационального шпионажа». Хвостов всюду говорил, что его поддерживает дворцовый комендант, и это придавало вес его словам и окрыляло его. А Воейков, как нарочно, отсутствовал. Его отсутствие чувствовалось тогда очень. Было ли оно обусловлено необходимостью по его личным делам или было ловким дипломатическим маневром в тот щекотливый момент, сказать трудно. Царица думала, что он уехал нарочно, и не одобряла его поведения. Она говорила, что он держит нос по ветру, когда это в его интересах.
25 февраля генерал Воейков вернулся. Хвостов выслал ему навстречу по железной дороге Андроникова, который и проехал с генералом в поезде часа полтора и уже до Петрограда успел информировать его так, как это нужно было Хвостову. Я встретил генерала на вокзале. Мой первый по его возвращении доклад, видимо, мало заинтересовал его. В Петрограде он повидался с Хвостовым и, вернувшись в Царское Село, передал мне, чтобы 26-го утром я был бы у министра внутренних дел. Что он мне сделает какое-то предложение, и чтобы я надел парадную форму. Никакого настроения против Хвостова у генерала я не заметил.
26-го, в назначенный час, со всеми орденами и в ленте, я был в роскошной приемной министра. Мне пришлось подождать, так как Хвостов принимал редактора «Нового времени» Суворина и редактора «Речи» Гессена.
Хвостов встретил меня как хорошего, давнишнего знакомого. Усадил в удобное кресло. Он начал с извинения, что не может предложить мне ни поста петроградского градоначальника, ни поста московского. Первый еще занят, а в Москву по желанию царицы Александры Федоровны назначается генерал Шебеко. При этих словах Хвостов нехорошо улыбнулся и развел неопределенно руками. Он предложил мне пост одесского градоначальника, сказав, что переведет оттуда Сосновского губернатором в Тверь на место Бюнтинга, которого устроит в Государственный совет. Я поблагодарил и спросил, как скоро может состояться мое назначение. Министр ответил, что в самом ближайшем времени, как только ему удастся провести в Совет Бюнтинга. Затем, быстро переменив разговор, откинувшись поудобнее в кресло и приняв какой-то особенно весело-игривый тон, Хвостов предложил поговорить о Распутине, или, как он выразился, «о Гришке». Бросив мне: «Вы все равно все знаете», Хвостов довольно цинично рассказал мне, как он дружил с «Гришкой», как бывал с ним в веселых домах и как решил избавиться от него. Он рассказал мне, как еще в прошлом году он пытался отправить Распутина в поездку по монастырям с тем, чтобы на одном из переездов игумен Мартемиан столкнул бы пьяного Распутина с площадки вагона под поезд. Но все расстроил хитрый Степан (Белецкий).
— Я ведь, — говорил Хвостов, — человек без задерживающих центров. Мне ведь решительно все равно — ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить…
Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый, с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги. А он, поигрывая цветным карандашом, продолжал рассказывать, как его провел в этом деле и одурачил Белецкий. Он ведь опытный старый полицейский, а Хвостов лишь любитель, неопытен… Он рассказал, что под видом охраны за Распутиным ведется тщательное филерское наблюдение, что ему известно все, что Распутин делает.
— А знаете ли вы, генерал, — как-то особенно выразительно сказал Хвостов, — ведь Гришка-то немецкий шпион!
И, взяв пачку филерских рапортичек, он бросил их перед собой на стол и прихлопнул рукой.
Я насторожился недоуменно, вопросительно.
— Да, да, да, немецкий шпион, — продолжал все так же весело улыбаясь Хвостов, но повышая тон.
Я принял сразу серьезный тон.
— Ваше превосходительство, — сказал я, — со шпионажем трудно бороться, когда не знаешь, где он, когда не знаешь, за кем смотреть. Но если известно хоть одно лицо, к нему причастное, — нет ничего легче раскрыть всю организацию. Благоволите протелефонировать в контрразведывательное отделение Главного штаба генералу Леонтьеву, дайте имеющиеся у вас сведения, и я уверен, что в течение недели-двух вся организация будет выяснена и все будут арестованы вместе с Распутиным.
Такого простого, но твердого ответа Хвостов не ожидал. Он как-то беспокойно заерзал на своем шикарном кресле. Его пальцы менее решительно барабанили по рапортичкам. Он что-то довольно несвязно стал объяснять мне и наконец поднялся. Аудиенция окончилась. Мы распрощались. Министр любезно проводил меня до дверей. Я поехал завтракать. Часа в три меня позвали к телефону. Один из приятелей сообщал мне, что, придя после разговора со мной в свою столовую, Хвостов рассказывал, смеясь, как он только что одурачил Спиридовича предложением ему одесского градоначальства, как он ловко «смазал ему физиономию сметаной»… Что, конечно, он не получит никогда Одессы, но пообещать ему надо было, чтобы по моменту иметь его на своей стороне. Переданная мне гадость ничуть меня не удивила, настолько Хвостов был для меня совершенно ясен. Я расхохотался, поблагодарил за информацию и принял ее к сведению.
Спустя полчаса я ехал на автомобиле в Царское Село. Невесело было у меня на душе. Дорога отвратительная. Кругом белая пелена снега. Больно глазам. За час с лишком езды передумалось многое. Бандит-министр произвел на меня удручающее впечатление. Ведь его сплетня, что Распутин шпион, метила дальше. Ведь это все из той же серии: измена, сепаратный мир и т. д. И это пускает министр внутренних дел. Какая низость, какая подлость.
Когда Воейков принял меня,