меня, со слезами падает и хватается за один из знаков. Он пришел сюда один, но стоящие рядом алые опускаются на колени, чтобы утешить его, и так до тех пор, пока вокруг него не образуется плотная толпа, и все они плачут, и я сама вытираю глаза и отворачиваюсь, думая, не присоединиться ли к ним. Но я чувствую себя слишком неловкой и слишком взволнованной для этого. Да и где было подобное единодушие в лагере 121?
Пара высоких золотых, стоящих в дальнем конце зала со своим маленьким сыном, наблюдает за развернувшейся перед их глазами картиной. Красивая семья. Их взгляды печальны и уважительны. Но мне хочется наорать на них. Сказать, чтобы проваливали. Это принадлежит нам.
Потом раздается звон металла: сын выскальзывает из рук матери и выбегает на знаки. Его ботинки грохочут по ним. Звук отскакивает от бетона, поднимается все выше и выше и в конце концов добирается до самого верха холодного бетонного горла.
Сбившиеся в кучу алые замирают, запрокинув голову.
От зала Криков меня охватывает клаустрофобия, и к горлу подкатывает тошнота; я проталкиваюсь наружу в поисках места, где можно было бы присесть и прийти в себя. Все кофейни переполнены, и я направляюсь в маленький парк за пределами музея. Я протискиваюсь мимо медленно движущейся стайки беспечных синих, мимо болтающих зеленых, мимо всех цветов, что перемешались на широких белых ступенях, ведущих к музею. Осторожно пробираюсь мимо ужасной женщины-золотой, остановившейся посреди прохода и разговаривающей по внутреннему чипу. Алый с эксцентричным пирсингом, стремясь вырваться вперед, врезается в меня.
– Прости, дорогуша, – бормочет он, проскальзывает дальше сквозь толпу и исчезает, оставляя за собой дымок сигареты.
Позади меня на лестнице раздается крик. Я оборачиваюсь и вижу, как та золотая яростно кружит, сканируя взглядом толпу. Потом ее взгляд останавливается на мне. Она тычет в меня длинным пальцем с драгоценным кольцом.
– Ты! – (Я оглядываюсь, пытаясь понять, к кому позади меня она обращается.) – Воровка!
Золотая проталкивается в мою сторону, и я понимаю, что она направляется прямиком ко мне. Окружающие меня люди отшатываются. Мне хочется пуститься наутек, но я стою на тротуаре как вкопанная.
– Стража! – кричит нависающая надо мной женщина. – Стража! Где он, ты, маленькая ржавая дрянь?
Она презрительно усмехается. Золотая на добрый фут выше меня. И на сотню фунтов тяжелее. Даже больше, несмотря на ее худобу. Она выглядит словно истощенная золотая саламандра, закутанная в меховую шубу; ее большие глаза злобно сверкают, будто два драгоценных камня.
– Я знаю, это ты взяла!
– Ничего я не брала! – огрызаюсь я.
Золотая хватает меня за руку и дергает с такой силой, что я чувствую, как скрежещет плечевой сустав. Мои ноги отрываются от земли.
– Сейчас посмотрим. Стража!
– Они идут, – говорит кто-то.
Я оглядываюсь в замешательстве и выворачиваюсь из цепких пальцев; золотая выпускает мою скользкую от дождя куртку.
– Не давайте ей уйти!
Женщина-зеленая и старик-серебряный преграждают мне дорогу. Серебряный крепко держит меня за руку, пока два стража проталкиваются через собравшуюся толпу. Серые. Меня пронзает страх. На них синие матерчатые кепки и серая форма с титановыми значками; на значках – женщина с повязкой на глазах и звездой республики в руке. Младший из двоих серых велит зевакам идти своей дорогой, а старший вытягивает шею, чтобы посмотреть на золотую, и уважительно кивает ей:
– Что случилось, гражданка?
– Она воровка!
Офицер спокойно смотрит на меня.
– Кто – она?
– Эта маленькая оборванка украла мой браслет! Сняла прямо у меня с запястья!
У меня расширяются глаза:
– Ни хрена я не брала!
– Я видел, как она пыталась сбежать, – заявляет серебряный. – Я задержал ее до вашего прибытия.
– Это был браслет с бриллиантами и лирконием. Очень дорогой. Я разговаривала по интеркому, и она меня ограбила. Ловкие пальчики!
Я теряю дар речи.
– Не двигайте головой, гражданка, – говорит старший, более толстый охранник. С тонкой пластиковой гарнитуры, которую он носит прямо под синим беретом, на его левый глаз опускается прозрачная линза. – Мне нужно вас сканировать.
– Но я ничего не сделала!
– Тогда вам нечего скрывать.
– Кто-нибудь из вас видел, что произошло? – спрашивает у зеленой и серебряного младший серый.
– Видел, как эта ржавая врезалась в нее.
– Нет. Только слышал крик.
– Я ничего не делала!
– Заткнись, или мы задержим тебя за пререкания, – говорит младший охранник.
– Гражданка, перестаньте двигать головой.
Я застываю, прикусив рвущееся с языка оскорбление. В глазу серого мерцает свет от проекционного дисплея линзы. Напротив его зрачка проносится калейдоскоп лиц.
– Ее нет в архиве, – говорит он напарнику. – Откуда вы, гражданка?
Он жестом велит мне вложить палец в приборчик для забора проб ДНК. Я чувствую слабый укол иглы. Страж, хмурясь, рассматривает результат.
– Ясно же, марсианка. Говорит так, будто у нее полный рот грязи, – заявляет золотая. – Просто арестуйте ее, наконец! Я хочу получить свой браслет обратно. – Она указывает на окружающие здания. – Вы что, не можете просмотреть записи с камер?
– Частная собственность. Они не соединены с архивом, и потому нам требуется ордер.
– Что за нелепая бюрократия! Улицы превратились в шлак. Воры на Променаде! Если бы вы перестали обращать внимание на этих плебейских чучел из сената и просто выполняли свою работу…
– Гражданка, пожалуйста… – говорит старший страж. Он оглядывается на алых, стоящих среди зевак, – возможно, размышляет, нет ли среди них членов «Вокс попули». Один ненужный свидетель – и готовы беспорядки. – Девушка, вы с Марса?
«Дыши. Дыши».
– Да, я с Марса.
– Вас нет в архиве. Где ваше разрешение на въезд? Оно записано на вашем встроенном удостоверении личности?
– Что?
– У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?
Я быстро лезу в карман, в котором лежит удостоверение цитадели. Оба серых быстро отступают, хватаясь за пистолеты. Младший наставляет на меня ствол, и я смотрю в металлическое дуло, находящееся в двух метрах от моего лица.
– Не двигаться! – (Приказ заставляет меня вздрогнуть. Меня пронзает глубоко засевший в генах ужас перед серыми с оружием.) – Руки из карманов! Руки из долбаных карманов! Давай!
Я замираю. Потом мое тело, оледеневшее от ужаса, начинает дрожать. Мне так страшно, что я не могу даже шевельнуть рукой. Враждебные глаза смотрят на меня с ненавистью: наихудшие предположения серых подтвердились.
– Руки показывай! Медленно! Медленно!
Я вытаскиваю руку из кармана. Старший серый видит, что из толпы за ним наблюдают алые и бурые. Некоторые что-то говорят в интеркомы. Один делает шаг к нам. Серый опускает пистолет, и в его глазах мелькает страх. Младший серый не видит наблюдателей и впечатывает меня в ближайшую стену. Он задирает мои руки вверх и ударом