увели палатинские гвардейцы.
Командир Солети нарисовал план, на котором отец Ноченте указал точное место, где разыгрались первый и второй акты драмы».
Остается надеяться, что Тардини сумел сдержать смех, пока Ноченте щедро украшал свой рассказ цветистыми описаниями и пририсовывал несуществующие колонны к схеме командира Солети. Он продолжает:
«Я вызвал командира Фоджани, который немедленно принес примечания к Латеранским соглашениям и карты, где указаны ступеньки, но не колонны. Так… этих колонн в экстерриториальной зоне нет».
Но если история отца Ноченте была сдобрена несуществующими колоннами, то противная сторона выдвинула не менее опасную гиперболу.
Отчет Тардини становится еще более странным, когда в нем появляется рассказ о том, как князь Карло Пачелли, племянник папы с широкими связями, находившийся на его личной службе, принес ему клочок бумаги со вторым, совершенно другим рисунком:
«13:45. Князь Карло Пачелли принес мне рисунок и рассказал, откуда он взялся. Вкратце: эсэсовцы, если точнее, синьор Каплер, заместитель начальника СС по городу Риму, вызвали отца Панкрацио Пфейфера. Каплер заявил Пфейферу, что берет на себя личную ответственность за случившееся, потому что палатинский гвардеец вырвал отца Мустерса из рук эсэсовцев на итальянской территории.
В подтверждение своих слов Каплер набросал схему яркими синими чернилами, на которой точки, обозначенные им маленьким крестиком, находились за пределами лестницы (действительно, не так уж далеко, потому что… клочок бумаги, на котором он рисовал, не позволял поместить крестик дальше!)»12.
Здесь мы снова видим хладнокровный юмор и проницательность Тардини. Он понимает, что, воспользовавшись ограниченностью масштаба, Каплер намеренно сделал рисунок неточным, чтобы подтвердить ошибочную немецкую версию событий.
Далее Тардини объясняет, что рисунок Каплера пошел гулять по Риму и прошел через разные руки, прежде чем попасть к нему в кабинет13.
«Отец Пфейфер отнес рисунок Каплера кардиналу Канали, который, в свою очередь, передал его князю Карло Пачелли, а Пачелли принес его мне».
Почему эсэсовский начальник пустил свой рисунок по такому широкому кругу вместо того, чтобы передать его непосредственно в Государственный секретариат? Судя по всему, это произошло потому, что Государственный секретариат Святого Престола и СС избегали прямых контактов между собой.
Схема входа в базилику Санта-Мария-Маджоре, нарисованная генералом Гербертом Каплером14
Посредник Тардини, отец Панкратиус Пфейфер из ордена сальваторианцев, член «Эскейп лайн», старательно поддерживал связи с итальянским фашистским правительством и немецкими властями в Риме. В целом и те и другие ему доверяли, при этом он, как мы видели, участвовал в деятельности «Эскейп лайн». Тот факт, что Каплер лично вызвал его, чтобы передать рисунок, показывает, что гестапо его ни в чем не подозревало. Тем не менее все это время он действовал прямо под носом у гестапо.
Отец Пфейфер, неоднократно встречавшийся с Каплером, действовал как посредник, который вел переговоры об освобождении заключенных. Несколькими неделями ранее именно через Пфейфера Бюро получило просьбу об освобождении гражданских лиц, арестованных нацистами 23 марта 1944 года. Эти аресты были проведены в качестве акции возмездия за убийство немецких солдат на Виа Разелла в Риме. Эта просьба не принесла желаемых результатов – все арестованные были казнены на следующий день в ходе массового убийства в Ардеатинских пещерах.
Не стоит преуменьшать опасность, которой отец Пфейфер подвергал себя всякий раз, когда приходил в кабинет Каплера. Если бы эсэсовец обнаружил, что его доверенный посредник на самом деле был соратником О’Флаэрти, человека, которого СС отчаянно пыталась поймать, последствия для Пфейфера были бы самыми ужасными.
Кардинал Канали, который первым увидел рисунок Каплера еще до того, как тот оказался у Тардини, возглавлял Апостольскую пенитенциарию, один из трех трибуналов Святого Престола. Он придерживался консервативных взглядов и симпатизировал фашистам, поэтому нетрудно понять, почему ему поручили передать этот рисунок князю Карло Пачелли.
Итак, попутешествовав по городу, рисунок Каплера наконец попал на письменный стол к Тардини, который, бросив на него циничный взгляд, сравнил его со схемой отца Ноченте: «14:15. В этот момент командир Солети и отец Ноченте возвращаются в Санта-Мария-Маджоре».
Дальнейшие записи Тардини делает наспех, их трудно прочитать. Это целый поток комментариев, подчеркнутых и перечеркнутых. Он работал весь день без остановки и не удержался от шутки по поводу терзавшего его голода:
«К счастью, во всей этой суматохе я нашел время – буквально час назад – позвонить домой и попросить, чтобы там дождались моих указаний, прежде чем… ставить суп на плиту»15.
Среди всех перипетий этого дня прагматичный Тардини еще и успевает пошутить насчет того, что рискует не вернуться домой к ужину. Он словно представлял, как мы улыбаемся, стоя у него за спиной и читая его прозу.
Наконец, он ставит под отчетом подпись «Д. Т.» (Доменико Тардини), возможно, мечтая о тарелке горячего супа, но, судя по дополнительным чернильным пометкам под его инициалами, позднее он получит новые данные, и этот длинный день закончится еще не скоро.
Тардини не говорит, в котором часу он наконец вернулся домой на ужин и о каком именно супе шла речь. Но можно не сомневаться, что в его голове роились тысячи мыслей и он провел беспокойную ночь.
Утром следующего дня, 5 мая, он вновь приступил к расследованию:
«9:25. Прибыл командир Солети. Накануне я поручил ему собрать свидетельства других людей, слышавших, как офицер СС говорил, что Ватикан одобрил операцию. Разумеется, из их слов я никаких выводов сделать не смог, а один из двоих снова повторил, что он слышал, как эсэсовец это говорил и т. д., и т. д. <…>
9:57. Статья монсеньора Делл’Аквы для “Оссерваторе романо” готова.
10:02. Готов другой черновик коммюнике, подготовленный моими стараниями.
10:08. Я увижусь с Его Высокопреосвященством [кардиналом Мальоне] в вестибюле, чтобы передать ему короткое донесение о деле.
10:12. Его Высокопреосвященство ведет меня к Его Святейшеству. Его Святейшество решает, что нужно подождать с публикацией ввиду возражений со стороны немцев. Его Высокопреосвященство с ним согласен.
Его Святейшество просит меня сказать заместителю [Монтини], что не нужно ничего публиковать, в том числе и касательно Кастель-Гандольфо»16.
Взяв ситуацию под свой контроль, Пий XII решил, что, ввиду сложности ситуации и попыток немцев переложить ответственность на Святой Престол, оба инцидента нельзя делать достоянием общественности. Это полностью противоречило его изначальному желанию сделать заявление в прессе. Первоначальный гнев уступил место стратегическому анализу ситуации.
«10:30. Я передаю заместителю распоряжения Его Святейшества».
Разумеется, пока продолжалось расследование и бушевали споры, Каплер лично пытал и допрашивал несчастного отца Мустерса в камере. Каждый час, проведенный им за решеткой, мог стать для него последним.
Но как ему помочь? Было бы странно, если бы Святой Престол заступился за простого монаха, тем более что это выдало бы его подлинную роль. Как указывается в служебной записке:
«Немецкая полиция с применением насилия арестовала отца Мустерса 1 мая на территории базилики Санта-Мария-Маджоре.