Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Я надеюсь, вы заметили разницу в наших занятиях, мистер Хэмли. Молли, как видите, посвящает себя полезному, а я — украшениям. Пожалуйста, скажите, к какому занятию вы отнесете то, чем вы заняты? Думаю, вы могли бы помочь одной из нас, вместо того, чтобы наблюдать за нами, как важная персона.

— Я не знаю, что умею делать, — ответил он довольно жалобно. — Мне хотелось бы быть полезным, но я не знаю, как это сделать. И мой нрав не подходит исключительно для украшений. Боюсь, вы должны оставить меня в покое. Кроме того, я ужасно измотан расспросами и бесцеремонным обращением этих двух добрых докторов.

— Вы же не хотите сказать, что они набросились на вас после ланча?! — воскликнула Молли.

— Да, именно так и было. И они могли бы продолжать до сих пор, если бы своевременно не вошла миссис Гибсон.

— Я думала, мама вышла некоторое время назад, — сказала Синтия, услышав отголоски разговора, поскольку порхала туда-сюда среди цветов.

— Она вошла в гостиную не более пяти минут назад. Она нужна вам, я вижу, как она пересекает холл в эту самую минуту? — и Осборн привстал.

— О, вовсе нет, — ответила Синтия. — Только она, кажется, так торопилась выйти, что я подумала, будто бы она давно ушла. У нее было поручение от леди Камнор, и она полагала, что смогла бы справиться с ним, если бы повидалась с экономкой, которая всегда бывает в городе по четвергам.

— Семья приедет в Тауэрс этой осенью?

— Полагаю, что да. Но я не знаю, меня это мало заботит. Они не слишком любезны со мной, — продолжила Синтия, — и поэтому полагаю, что я не столь великодушна, чтобы быть любезной с ними.

— Я бы подумал, что такой очень редкий недостаток, как неодинаковое отношение к людям, вызвал бы у вас интерес к ним, как к выдающимся личностям, — сказал Осборн с галантностью.

— Разве это не комплимент? — спросила Синтия спустя минуту притворного раздумья. — Если кто-то делает мне комплимент, пожалуйста, пусть он будет коротким и ясным. Я слишком глупая, чтобы находить в них скрытый смысл.

— Тогда то, что вы предпочитаете, это слова «вы очень милы» или «у вас очаровательные манеры». Теперь я горжусь тем, как деликатно заворачиваю свою лесть.

— Тогда не будете ли вы любезны записать ваши слова, а я на досуге разберу их.

— Нет! Это было бы слишком хлопотно. Я пойду вам навстречу и к следующему разу научусь ясности.

— О чем это вы оба говорите? — спросила Молли, опираясь на легкую лопату.

— Мы лишь обсуждаем, как лучше всего отпускать комплименты, — сказала Синтия, снова взяв корзину для цветов, но не удаляясь, чтобы слышать разговор.

— Во всяком случае, я совсем их не люблю, — заметила Молли. — Но, возможно, дело в том, что для меня виноград еще не созрел, — добавила она.

— Чепуха! — ответил Осборн. — Рассказать вам, что я слышал о вас на балу?

— Или мне вызвать мистера Престона, — сказала Синтия, — чтобы опередить вас? Повернешь кран, и в одно мгновение заструится целый поток приятных слов, — ее губы искривило презрение.

— О тебе, возможно, — сказала Молли, — но не обо мне.

— О любой женщине. Это его представление о том, как быть любезным. Если позволишь мне, Молли, я проведу эксперимент, и ты увидишь, какой будет успех.

— Нет, прошу, не надо, — поспешно попросила Молли. — Он мне так не нравится!

— Почему? — спросил Осборн, ее горячность вызвала в нем любопытство.

— О! Я не знаю. Кажется, он никогда не знает, что ты чувствуешь.

— Ему было бы все равно, даже если бы он знал, — заметила Синтия. — Он бы мог узнать, но не желает.

— Если он предпочтет остаться, его не будет заботить, нуждаются в нем или нет.

— Продолжайте, это очень интересно, — сказал Осборн. — Это похоже на строфу и антистрофу в греческом хоре. Прошу, продолжайте.

— Разве вы не знакомы с ним? — спросила Молли.

— Да, я его видел, думаю, как-то раз нас представили друг другу. Но вы знаете, мы в Хэмли намного дальше от Эшкома, чем вы здесь, в Холлингфорде.

— Но он приезжает занять место мистера Шипшэнкса и будет жить здесь, — сказала Молли.

— Молли! Кто тебе это сказал!? — спросила Синтия совершенно иным тоном, нежели говорила до сих пор.

— Папа. Разве ты не слышала? О, нет, это было утром до того, как ты спустилась. Папа вчера встретил мистера Шипшэнкса, и тот рассказал ему, что все улажено: весной до нас доходили слухи об этом.

После этих слов Синтия замолчала. Вскоре она сказала, что собрала все цветы, какие хотела, и что жара слишком сильная, и она пойдет в дом. А затем ушел и Осборн. Но Молли поставила перед собой задачу — выкопать те корнеплоды, что уже отцвели, и высадить на их места несколько клумбовых растений. Закончив работу, усталая и разгоряченная, она поднялась наверх отдохнуть и сменить платье. По привычке она поискала Синтию; на тихий стук в дверь напротив ее собственной комнаты не последовало ответа, и, думая, что Синтия должно быть уснула и лежит неукрытая на сквозняке открытого окна, она тихо вошла внутрь. Синтия лежала на кровати, словно бросилась на нее, не заботясь о непринужденности и удобстве позы. Девушка была неподвижна, и Молли, взяв шаль, подошла, чтобы накрыть ее, когда та открыла глаза и произнесла:

— Это ты, милая? Не уходи. Мне нравится знать, что ты здесь.

Она снова закрыла глаза и еще несколько минут оставалась неподвижной. Затем, вскочив, она села и, откинув волосы со лба и горящих глаз, внимательно посмотрела на Молли.

— Ты знаешь, о чем я думала, милая? — спросила она. — Я думаю, что пробыла здесь достаточно долго и что мне лучше пойти в гувернантки.

— Синтия, что ты имеешь в виду? — спросила ошеломленная Молли. — Ты спала… тебе приснился сон. Ты переутомилась, — продолжила она, присаживаясь на кровать и взяв вялую руку Синтии, мягко ее погладила — так, как это делала ее мать когда-то, — видя это, мистер Гибсон часто гадал про себя, был ли то наследственный инстинкт или давнишнее воспоминание о нежных ласках умершей матери.

— О, какая ты хорошая, Молли. Интересно, если бы меня воспитали так же, как тебя, была бы я такой же хорошей? Но меня бросили.

— Тогда не уезжай и больше не будешь брошена, — мягко сказала Молли.

— О, милая! Мне лучше уехать. Понимаешь, никто не любит меня так, как ты и твой отец… верно, Молли? Так тяжело уезжать.

— Синтия, я уверена, ты не в себе, или еще не совсем проснулась.

Синтия села, обхватив колени руками, и уставилась в пустоту.

— Что ж! — произнесла она, наконец, тяжело вздохнув, но затем, улыбнулась, заметив беспокойство на лице Молли. — Я считаю, что судьбы не избежать, куда бы я ни поехала, везде я буду еще более одинокой и беззащитной.

— Что ты имеешь в виду под своей судьбой?

— А, это всего лишь поговорка, малышка, — ответила Синтия, к которой, казалось, теперь вернулась ее обычная манера. — Я не имела в виду обреченность. Я думаю, что хотя в душе я большая трусиха, я могу быть готова к борьбе.

— С кем? — спросила Молли, страстно желая раскрыть тайну, если таковая была на самом деле, добраться до самой сути, в надежде найти какое-то средство от несчастья, в котором пребывала сейчас Синтия.

Синтия снова задумалась, затем услышав отголосок последних слов Молли, она сказала:

— «С кем?»… О! быть готовой к борьбе с кем… со своей судьбой, разумеется. Разве я не благородная молодая леди, чтобы иметь судьбу? Молли, детка, какой у тебя бледный и серьезный вид! — произнесла она, неожиданно поцеловав сестру. — Ты не должна так много обо мне заботиться. Я не достаточно хорошая, чтобы ты беспокоилась обо мне. Давным-давно я воспитала себя бессердечным существом.

— Чепуха! Мне бы не хотелось, чтобы ты так говорила, Синтия!

— А мне бы не хотелось, чтобы ты всегда воспринимала меня «внизу письма»,[87] как обычно переводят с французского английские школьницы. О, как жарко! Неужели больше не будет прохладно? Дитя мое, какие у тебя грязные руки да и лицо тоже. Я тебя целовала… значит, я тоже испачкалась. Ну вот, разве это не одна из маминых нотаций? Но тем не менее, ты выглядишь скорее как Адам-пахарь, чем как Ева за прялкой.[88]

Эти слова произвели тот эффект, на который рассчитывала Синтия, элегантная и опрятная Молли осознала, что ухаживая за Синтией, она позабыла переодеться и поспешно удалилась в свою комнату. Когда она ушла, Синтия бесшумно заперла дверь и, высыпав содержимое кошелька на стол, стала считать деньги. Она посчитала один раз… посчитала дважды, словно желала обнаружить ошибку, которая бы подтвердила, что у нее денег больше, чем есть на самом деле, но все закончилось вздохом.

— Какой глупой… какой глупой я была! — произнесла она наконец. — Но если даже я не пойду в гувернантки, я вовремя возмещу долг.

Роджер вернулся в Хэмли Холл, когда прошло несколько недель со дня предполагаемого возвращения, о котором он говорил Гибсонам перед отъездом. Утром того дня, когда Осборна пригласили в гости, он рассказал им, что его брат пробудет дома два или три дня.