— Не переживай всерьез, малыш. Лучше отомстить символически, чем вообще не отомстить. План у тебя был хороший, а его единственный минус от тебя не зависел. Дело в том, что Джеймс Гриннел Стармахер — это я.
— А я труп, — сказал труп клерка. — Когда мстишь, лучше ошибиться адресом, чем вообще не отомстить.
— Я пришел сюда продлить водительские права, — сказал толстяк. — Ну вас ко всем чертям вместе с вашим глубокомыслием! Будут меня тут обслуживать или нет?
— Безусловно, сэр, — заверил его труп клерка. — Но в моем нынешнем состоянии я могу выдать вам лицензию лишь на отлов дохлой рыбы.
— Живая, дохлая, какая мне разница? — сказал толстяк. Главное — рыбалка, а кого поймал — это не так уж важно.
Он повернулся к Марвину — может быть, собирая развить свою мысль. Но Марвин уже исчез.
И без всякого перехода очутился в большой квадратной безлюдной комнате.
Вместо стен здесь были стальные плиты, от пола до потолка добрая сотня футов высоты. Там, наверху, находились прожекторы и стеклянная кабина управления. Из-за стекла на Марвина глядел Краггаш.
— Опыт 342, - решительно заговорил Краггаш нараспев. Тема: смерть. Постановка проблемы: можно ли умертвить человека? Примечания: вопрос о том, смертны ли люди, давно озадачивает величайших мыслителей. Вокруг смерти сложился обширный фольклор, веками скапливались неподтвержденные сведения об умерщвлениях. Более того, время от времени предъявлялись трупы, явно без всяких признаков жизни, и объявлялись останками людей. Невзирая на повсеместность таких трупов, нет ни малейших, даже косвенных доказательств того, что они когда-либо жили, не говоря уж о том, что они были людьми. Ввиду изложенного, с целью раз и навсегда прояснить вопрос, мы ставим следующий опыт. Этап первый…
Стальная плита в стене сдвинулась на шарнире. Марвин стремительно обернулся, и вовремя: на него было нацелено копье. Он отскочил (неуклюже — мешала больная нога), и копье просвистело мимо.
Открылись другие плиты. Под всевозможными углами на него посыпались ножи, стрелы, дубинки…
Сквозь одно из отверстий протиснулась портативная газовая камера. В комнату сбросили клубок кобр. На Марвина решительно надвигались лев и танк. Зашипело духовое ружье. Затрещали энергопистолеты. Захрипели огнеметы. Откашлялась мортира.
Комнату залило водой — вода быстро прибывала. С потолка полетели напалмовые бомбы.
Но огонь сжег львов, которые съели змей, которые забились в гаубицы, которые уничтожили копья, которые привели в негодность газовую камеру, которая испарила воду, которая погасила огонь.
Каким- то чудом Марвин остался цел и невредим. Он погрозил Краггашу кулаком, поскользнулся на стальной плите, упал и свернул себе шею. Его удостоили воинского погребения со всеми почестями. Вместе с ним на погребальном костре сгорела его вдова. Краггаш пытался последовать ее примеру, но ему на долю не выпало счастья самосожжения.
Три дня и три ночи пролежал Марвин в гробнице, и все это время у него беспрерывно текло из носа. Вся его жизнь, как при замедленной съемке, прошла у него перед глазами. На исходе третьих суток он воскрес и двинулся дальше.
В каком- то ничем не примечательном краю находились пятеро, и была им дана ограниченная, но несомненная способность ощущать. Одним из пятерых был, допустим, Марвин. Остальные четверо были манекены, стереотипы, наспех слепленные с единственным назначением — обогатить немудрящую исходную ситуацию. Перед пятерыми стояла проблема: кто из них Марвин, а кто — второстепенные фигуры, статисты.
Прежде всего встал вопрос о наименовании. Трое из пяти тотчас же захотели зваться Марвином, четвертый пожелал зваться Эдгаром Флойдом Моррисоном, а пятый потребовал, чтобы его называли Келли.
— Ладно, хватит, — сказал Первый начальственным тоном. Джентльмены, может быть, хватит языки чесать, давайте в порядке очередности.
— Еврейский акцент здесь не поможет, — туманно изрек Третий.
— Слушай-ка, — сказал Первый, — а много ли смыслит поляк в еврейском акценте? Кстати, я еврей только наполовину, по отцу, и как я ни уважаю…
— Где я? — проговорил Второй. — Что со мной стряслось, о господи? С тех пор как я уехал из Стэнхоупа…
— Заткнись, макаронник, — цыкнул Четвертый.
— Я не Макаронник, меня зовут Луиджи, — мрачно ответил Второй. — Я жить на твоя великой родина с тех пор, как я маленький мальчик приехать из село Сан Минестроне делла Зуппа, нихт вар?
— Умойся, — хмуро сказал Третий. — Никакой ты не итальяшка на стреме, а просто- напросто второстепенная фигура, статист, да еще с ограниченной гибкостью; так что давай-ка заткни хлебало, прежде чем я проделаю с тобой одну штуку, нихт вар?
— Слушайте, — сказал Первый, — я человек простой, простодушный, и, если вам от этого станет легче, я отрекусь от своих прав на Марвинство.
— Память, память, — пробормотал Второй. — Что со мной приключилось? Кто эти видения, эти болтливые тени?
— Ну, знаешь! — возмутился Келли. — Это дурной тон, старина!
— Это есть чертовски нечестно, — пробормотал Луиджи.
— Призыв не есть созыв, — изрек Третий.
— Но я действительно не помню, — упорствовал Второй.
— Я тоже не больно-то хорошо помню, — сказал Первый. Но разве я поднимаю из-за этого шум? Я даже не притязаю на звание человека. Если я наизусть цитирую Левитика, это еще ничего не доказывает.
— Святая правда! — взревел Луиджи. — И опровержение тоже ни шиша не доказывает.
— А я — то думал, ты итальянец, — упрекнул его Келли.
— Я и есть итальянец, но вырос в Австралии. История довольно странная…
— Не страннее моей, — сказал Келли. — Вот вы кличете меня Черным Ирландцем. Но мало кто знает, что детство и отрочество я провел в меблирашках Ханжоу и вступил добровольцем в канадскую армию, чтобы скрыться от расправы французов за помощь деголлевцам в Мавритании. Потому-то и…
— Пфуй, алор! — вскричал Четвертый. — Не могу молчать! Одно дело — подвергать сомнению мою личность, другое чернить мое отечество!
— Твое негодование ничего не доказывает! — вскричал Третий.
— Впрочем, мне все равно, я больше не желаю быть Марвином.
— Пассивное сопротивление есть форма нападения, откликнулся Четвертый.
— Недопустимое доказательство есть все же доказательство, — парировал Третий.
— Не пойму, о чем это вы толкуете, — объявил Второй.
— Недалеко ты уйдешь со своим невежеством, — окрысился Четвертый. — Я категорически отказываюсь быть Маранном.
— Никто не может отказаться от того, чего не имеет, ехидно вставил Келли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});