«По самому характеру своего призвания, — читаем мы в записке, — высшая школа должна подготовлять деятелей, сознательно и правдиво относящихся к окружающей действительности; между тем необходимая для осуществления этой ответственной задачи свобода исследования и преподавания настолько отсутствует, что даже чисто ученая и преподавательская деятельность не гарантирована от административных воздействий. На страницы истории высших учебных заведений до последнего времени приходится заносить случаи, когда профессора и преподаватели — и среди них нередко выдающиеся научные силы — усмотрением временных представителей власти вынуждаются оставить свою деятельность по соображениям, ничего общего с наукой не имеющим. Целым рядом распоряжений и мероприятий преподаватели высших школ низводятся на степень виновников, долженствующих слепо исполнять приказания начальства. При таких условиях неизбежно понижение научного и нравственного уровня профессорской коллегии, неизбежна и та потеря уважения и доверия к учителям, которая является роковою для современной жизни наших высших учебных заведений»[779].
Авторы записки понимали, что корень зла кроется не только в том, что система просвещения страдает вопиющими дефектами. «Угрожающее состояние отечественного просвещения, — подчеркивали они, — не дозволяет нам оставаться безучастными и вынуждает нас заявить наше глубокое убеждение, что академическая свобода несовместима с современным государственным строем России[780]. Для достижения ее недостаточны частичные поправки существующего порядка, а необходимо полное и коренное его преобразование. В настоящее время такое преобразование совершенно неотложно. Тяжелые испытания, переживаемые нашей родиною, с полной ясностью для всех показали, в какую крайнюю опасность ввергается народ, лишенный просвещения и элементарных гарантий законности». Авторы не ограничились одной констатацией возмутительных порядков, царивших тогда в стране. Для уничтожения этих порядков ученые, говорится в записке, присоединяются к тем все громче раздающимся голосам, которые требуют установить в стране «начала политической свободы».
Вскоре после публикации записки нараставшая революционная волна заставила правительство пойти на некоторые уступки, в частности согласиться на автономию высшей школы. Последняя выразилась между прочим и в том, что во главе высших учебных заведений были поставлены директора, избранные профессорско-преподавательской коллегией из наиболее уважаемых и авторитетных ученых. Ранее управление высшим учебным заведением поручалось назначенному министерством чиновнику, нередко имевшему к науке весьма отдаленное отношение. Таким образом, руководство высшей школы почти повсеместно обновилось.
С получением автономии выборы ректора университета или директора института стали важным общественно-политическим событием. Общепризнанным кандидатом мог быть ученый, зарекомендовавший себя как одаренный исследователь, любимый студентами преподаватель и прогрессивный общественный деятель. В Электротехническом институте участвовавшие в баллотировке профессора и преподаватели сошлись на кандидатуре Попова и в конце сентября 1905 года единодушно избрали его.
Профессорско-преподавательская коллегия не могла оказать Попову большей чести. Но как ни были почетны обязанности руководителя высшего учебного заведения, они в то же время были исключительно ответственными и сопряженными с тяжелыми переживаниями вследствие возобновлявшихся репрессий со стороны царской реакции. Попов, никогда не обладавший крепким здоровьем, прекрасно понимал, что его новые обязанности ему не по силам, однако возразить против единогласного мнения коллектива не считал себя вправе. В условиях того времени это означало бы уклонение от выполнения общественного долга.
Выборы производились тогда на заседании совета, а не выдвижением кандидатур какой-либо группой, каждый член в поданной записке предлагал своего кандидата. Задолго до выборов стало ясно, что большинство голосов будет отдано за Попова. 24 сентября он писал жене, сообщая об итогах предварительных заседаний: «Есть, однако, надежда, что на Совете, который будет избирать директора, в действительности чаша сия меня может миновать, но надежды мало — поводов уважительных для отказа тоже не знаю»[781]. В обращении к профессорско-преподавательскому составу института он писал:
«Дорогие товарищи!
Двадцать шестого сентября Вы оказали мне высокую честь единогласным избранием меня первым директором автономного Электротехнического института. То единодушие, которое выяснилось в избирательном собрании в связи с пожеланиями, ранее выражавшимися в заседании секции Академического союза в нашем институте, совершенно лишило меня возможности возражать против моего избрания по каким бы то ни было личным соображениям. Я рассуждал, что в таком важном деле, как выбор директора, в настоящее время в жизни высших учебных заведений коллективный разум должен стоять выше личного. Как член Совета, в котором за четырехлетнее пребывание в институте я не наблюдал никакого разногласия по сколько-нибудь важным вопросам, я не мог принять результата баллотировки как благоприятную для себя случайность и счел, что долг товарища обязывает меня принять в высокой степени трудное дело, налагаемое на меня»[782].
Попову недолго пришлось выполнять добровольно взятые на себя тяжелые обязанности. На посту директора института он сразу же столкнулся с худшими проявлениями произвола, характеризующими меры, проводившиеся царским правительством, против которых восстала вся ученая корпорация. Вскоре после избрания Попова директором совет Электротехнического института под его председательством принял следующее постановление: «Всякое насильственное вторжение властей в жизнь института не может дать успокоение, а только ухудшит положение дела. Успокоение учебных заведений может быть достигнуто только путем крупных политических преобразований, способных удовлетворить общественное мнение всей страны. Такими преобразованиями, по мнению нижеподписавшихся, являются: немедленные и безусловные гарантии свободы собраний, свободы слова и неприкосновенности личности, немедленный созыв Учредительного собрания, отмена смертной казни и амнистия политических преступников»[783].
Это постановление было вынесено 15 октября, за два дня до царского манифеста, провозгласившего столь желанные русской интеллигенции демократические свободы. Вскоре, однако, последовали новые жестокие гонения, коснувшиеся и высшей школы, в особенности революционного студенчества. Рассматривая его как оплот «крамолы», власти поставили охрану у входов в высшие учебные заведения, справедливо опасаясь, что к учащейся молодежи присоединятся рабочие и другие революционно настроенные слои населения и студенческие сходки превратятся в общеполитические митинги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});