Ругаясь и скрежеща зубами, мы под проливным дождем взбирались по лестнице. Ручьи воды начали стекать с обрыва вниз, вымывая на своем пути прибрежную траву. Энола тащила меня за руку. Дойл бежал за нами.
– Замечательно, мужик! Просто замечательно! – крикнул он мне вдогонку.
Шторм такой мощи означает, что Халл-роуд уже затоплена, а поворот у школы стал непроходим для обычного транспорта. Все, кто не успел вовремя выбраться из порта, застряли там надолго. Если кто-то настолько смел, что рискнет прорваться, море плавающих на Мейн-стрит автомобилей, без сомнения, охладит его пыл.
Мы заскочили в дом.
– Здесь сидеть во время шторма нельзя, – сказал я.
Энола скрылась в кухне.
– Где у тебя штормовые свечи?
– Посмотри в шкафчике над холодильником.
Вторую половину моего ответа заглушил громкий треск. Дойл и я подняли головы. Энола выглянула из кухни. На потолке в гостиной образовалось темное пятно, штукатурка прогнулась, словно живот беременной женщины, с потолка закапало.
– Блин! – простонала Энола.
Пару секунд спустя струя дождевой воды ударила в пол с такой силой, что все мы подпрыгнули от неожиданности. А затем последовал безумный танец горшков, кастрюль, мисок, ведер – всего того, чем я уже много лет не пользовался и о существовании чего даже успел позабыть. Мы опорожняли емкости по мере их наполнения и ждали, когда польется в других местах. Это выбегание с полными и возвращение с пустыми емкостями продолжалось больше часа. Кожа на руках у нас сморщилась, мокрые волосы прилипли к головам.
– Мы не можем здесь дольше оставаться, – взглянув на меня, сказала Энола. – Потолок вот-вот рухнет. Саймон! Надо уезжать.
Раньше я бы пошел к Мак-Эвоям и попросился переждать шторм у них, лежа на диване. Теперь об этом и речи не могло быть. Можно было бы поехать в библиотеку, но у меня теперь нет ключей. Искать убежище в порту бессмысленно.
– Поедем к Роузу, – прикоснувшись к руке моей сестры, предложил Дойл.
Энола отдернула руку с таким видом, словно ее ужалили, и отрицательно замотала головой.
– Мы туда не доберемся, если Халл-роуд затопило.
Крыша жалобно скрипнула.
– Собираем вещи – и в машину, – распорядился я. – Думаю, я знаю, куда мы поедем.
Я надеялся, что принял правильное решение.
Дойл и Энола выбрались наружу. Я захватил свою записную книжку и украденные библиотечные книги. Из стенного шкафчика извлек сумку, в которую все это и сложил. Мамино пальто до сих пор там висело. Маленьким я смотрел на его темно-коричневую шерстяную ткань, пока мама натягивала на меня тугой красный зимний комбинезон, застегивая молнии и пуговицы. Я плакал. В комбинезоне было очень жарко. Он был на меня мал, а еще ткань была не голубого, «не того» цвета. Вытащив из кармана скомканное бумажное полотенце, Паулина грубо вытерла мой нос, а затем нахлобучила колючую шапку мне на уши. «Нельзя, чтобы ты замерз. Если ты не перестанешь плакать и не успокоишься, твои ресницы примерзнут к коже». Я почти… почти помню выражение ее лица в тот миг. Пальто отца рядом, грудь к груди.
Я прикрыл дверь и услышал барабанную дробь капель изнутри. Не буду смотреть. Завтра все увижу. А теперь надо срочно отсюда уезжать.
Энола и Дойл ждали меня в машине. На сестре была темно-синяя толстовка с капюшоном. Руки глубоко засунуты в карманы. Дойл уселся сзади. Рядом с ним на сиденье – брезентовая сумка. Я спросил, что в ней.
– Вещи, лампочки. Без них – никуда.
– А куда мы едем? – спросила Энола.
– К Алисе.
Они оба присвистнули.
– Думаешь, Фрэнк ей рассказал?
– Не знаю. Надеюсь, что нет.
Добраться до Вудленд-Хайтса оказалось совсем непросто. Путь преграждали упавшие ветви деревьев, а из-за потоков воды, стекающих по лобовому стеклу, ничего не было видно. Никто и слова не проронил, пока мы не припарковались перед домом, где жила Алиса.
– Мы легко могли попасть в аварию, – сказала Энола.
Сестра смотрела на окна, в которых горел свет, на опрятные маленькие балкончики, на стеклянные двери, на светящие на крыльце лампы… Я понятия не имел, о чем она думала.
– Если мы пойдем с тобой, больше шансов, что она нас впустит.
Алиса может меня не впустить, если подумает, что я что-то замыслил (а я, часом, ничего не замыслил?), но она уж точно не оставит трех человек стоять под ливнем во время шторма. Я позвонил, но никакой реакции не последовало. Мы прождали несколько минут под проливным дождем. Дойл покачивался вперед-назад, с носка на каблук. Щупальца на его коже дергались.
– Ее нет дома, – предположила Энола.
Дойл пожал плечами:
– Она может не открывать нам, потому что видит странного парня, всего в татуировках, который посреди ночи звонит ей в дверь. Лучше бы я остался в машине. Я вообще всегда так делаю.
– Она не такая, – возразила Энола.
– Подождем. Наберитесь терпения.
На этот раз я постучал в дверь кулаком.
Засов отодвинули. Замок щелкнул. Алиса слегка приоткрыла дверь. Глаза ее опухли, нос покраснел. На лице – следы долгих рыданий.
Значит, Фрэнк все ей рассказал. Напрасно мы сюда приехали. Хуже всего то, что Алиса не привыкла плакать. Вообще-то учиться этому лучше не начинать.
– А-а-а… Саймон! – воскликнула она. – Что ты здесь делаешь?
Я сообщил ей о протекающей крыше и о том, что нам негде укрыться. Алиса открыла дверь чуть шире. Теперь она стояла перед нами в поношенном банном халате голубого цвета, пижамных штанах и уродливого вида серых носках, один из них был с дыркой. Из дырки высовывался ее палец. Алиса перевела взгляд на Энолу, затем на Дойла. Электрический Парень в знак приветствия помахал рукой. Моя сестра пробормотала что-то невразумительное.
– Я заварю кофе, – предложила Алиса.
– Не стоит беспокоиться.
– Мне просто надо чем-то себя занять. Заварить кофе – то, что нужно.
Мы ввалились в прихожую. Алиса попросила нас разуться. Мы свалили обувь у порога в кучу. Земля встретилась с землей, а песок – с грязью, принесенной с карнавального шоу. Разувался ли я, когда был здесь последний раз? Хотя я бывал у Алисы много раз, саму квартиру я почти не запомнил. Я помнил лишь ее, стоящую, опершись о кухонный стол; ее, падающую на кровать… А еще я помнил свет, льющийся из холодильника. Пожалуй, Алиса была единственной в мире женщиной, которую не портил этот мертвенный свет. Энола и Дойл как-то ухитрились усесться на заваленный подушечками диванчик для двоих. Коричневые птички на обивке скукожились, прижавшись друг к дружке. Серо-коричневые и персиковые тона, преобладающие в квартире, делали вещи плоскими. Я уселся в кресло, стоявшее рядом.
– А здесь мило! – произнесла Энола.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});