освобождали палаты, уплотнялись, готовили пищу, стелили постели, протирали пыль в закрытом прежде гостевом тереме, носили вещи из великокняжеского обоза: подарки, гостинцы, вино, тёплую одежду.
— Отчего так спешно примчался? — спросила первым делом хозяйка, пригласив сына в просторную горницу с высокими стрельчатыми окнами и усадив в красивое с резной спинкой кресло. Сама села рядом.
— Или не рада, родимая, моему приезду? — спросил ласково Иоанн, погладив всё ещё нежную, несмотря на возраст, небольшую руку матери, лежащую рядом на подлокотнике кресла.
— Да как не рада, одно у меня утешение осталось в жизни: вы, дети мои, да, пожалуй, ещё, молитва, — ответила она, глядя на сына грустными и всё ещё красивыми глазами. — Только ведь последние-то годы ты ко мне без причины перестал являться, всё у тебя времени мало! А теперь, когда жена появилась, я вовсе на твоё внимание перестала рассчитывать!
— Да вот видишь, приехал. Хотя ты права — не без причины. С князьями вашими с ростовскими Владимиром да Иваном потолковать желаю, может, они уступят мне свою половину Ростова! Тогда почти вся Северная Русь под моей властью окажется.
— Не думаю я, сынок, что они легко согласятся лишить себя и своих деток наследственных прав на эти земли. Да воля твоя — говори, попробуй. Только что ты с землями-то этими делать будешь, кого наместником сюда назначишь? Мы тут, в общем-то, по-доброму, дружно живём, а как получится с новым человеком, не ясно ещё!
— А я, матушка, тебе эти земли передам, ты будешь, сколько сил и желания хватит, управлять ими, доходы себе получать. И коли захочешь, наместниками здесь сможешь оставить тех же ростовских князей. Но всё это при одном условии: в завещании весь Ростов мне оставишь, чтобы не пришлось потом с братьями ссориться, права свои доказывать, делиться.
— Ну и хитёр ты сынок! Боишься, что я свою половину Андрею Горяю отдам? Или поделю меж вами? По справедливости, конечно, и надо бы Андрею хоть половину владений своих передать, он один у нас обиженный остался, ничего, кроме отцовской доли, не получил. Да ведь понимаю я беспокойство твоё, желание всё в свои руки взять, помню, что у отца-то с дядей, да с братцами получилось. Только мои-то сыновья не таковы, разве станут они с наследником твоим тягаться, воевать?
— Пока мы с тобой живы, может, и не станут! А ты уверена, что если со мной какая беда завтра случится, тот же Андрей, любимчик твой, не сгонит сына моего малолетнего с престола?
Мария Ярославна незамедлительно запротестовала против «любимца»:
— Зачем так говоришь, вы все мне одинаково дороги, как пять пальцев на одной руке. Юрия вот не стало... — на глаза вдовой великой княгини навернулись слёзы, но она отстранилась от утешительного жеста Иоанна и продолжила: — Так теперь кажется, что совсем мало я ему внимания уделяла, казню себя, что заболела, что не повидала перед смертью. Кажется, всё бы отдала, чтобы его вернуть, всё бы для него сделала...
Мария Ярославна всхлипнула, достала платочек, не спеша вытерла глаза, тяжело вздохнула.
— Понимаю я твоё беспокойство, да надеюсь, того, что с отцом твоим произошло, больше на Руси не повторится.
— А я вот не уверен. Не раз уже Андрей мне говорил, что не меньше моего прав имеет и на присоединённые мною новгородские земли, и на те, что остались от Юрия, во всём со мной равняется...
— Конечно, он же брат твой, ты должен с ним делиться!
— Брат, но не государь! А он и тут вровень быть желает! Вот объясни мне наконец, почему наш отец, который всю жизнь из-за удельных князей страдал, всеми силами стремился изжить удельное владение, почему он своей же рукой вновь их восстановил, завещав братьям моим уделы? Неужели не догадывался, что делает?
— Да что тут понимать? Слеп был твой отец и болен к концу жизни, во всём бояр своих больших слушался, тех, кто свободу и престол ему вернули. А они не хотели против обычая поступать, не принято у нас обижать младших сыновей, отдавая всё одному лишь старшему. Да и то они отчасти старину в твою пользу нарушили, не поровну делили и даже не по старшинству. Тебе более половины владений отдали, братьям лишь небольшие города. А ты ещё и недоволен!
— Чему уж радоваться. Я тогда молодой был, многого не понимал. Теперь знаю, что когда бояре завещание составляли, не о государстве думали, а о себе. Зачем им сильный государь? Чем он слабее, тем больше в них нуждается! О люди, всяк лишь о своей выгоде думает! Но я такой ошибки не допущу! Всё одному сыну оставлю! Будет единый, сильный государь на Руси!
— Хорошо тебе рассуждать, пока у тебя один только и есть наследник, — усмехнулась вдова. — А ты представь, что Софья ещё тебе сыновей народит, женщина она здоровая, крепкая, такие помногу детей рожают. И что ты скажешь её детям? Идите, мол, с сумой, побирайтесь!
— Зачем так говоришь? Ведь можно и другим способом младших детей обеспечить! Владеют же в моём княжестве бояре землями, покупают их, продают, хозяйничают, но мне подчиняются, не думают об отделении и независимости! Так же и младшие дети великокняжеские должны жить. Получат земли не в удельное пользование, а в частное, наследственное. И достаточно! Будут служить государю, как все остальные бояре! Тогда и соперничества не будет. Не придётся моему сыну, как мне, собственных братьев бояться, задабривать их, уговаривать.
— Да не распаляйся ты так, сынок, — теперь уже Мария Ярославна гладила сына по крепкой, сжавшейся в кулак руке. — Задумал дело — делай, не трать нервы зря. Я тебя понимаю и поддерживаю. И Ростов тебе оставлю, раз это так важно. А для Андрея у меня сёл достаточно!
— Спасибо, родная, я всегда знал, что ты моя главная опора в жизни, верю тебе, как себе.
— А жена как же? — улыбнулась княгиня. — Я уж готова ей это место уступить. Я для того и в Ростов уехала, чтобы не мешать ей обживаться, хозяйкой себя почувствовать.
— С женой мне, матушка, кажется, в самом деле повезло. Неглупая, не в своё дело не лезет, меня утешить старается. Да только далеко ей до тебя. Сколько на Руси пожить надо, чтобы все наши причуды понять да обычаи! Сама знаешь. К тому же пока человека в трудности не испытаешь, не