Голова Литтона больше всего напоминала голый череп. Кожа настолько тонкая, что кажется нарисованной на костях, и совершенно прозрачная. Сквозь эту желтоватую пленку просвечивает треугольник носовой кости и мощный хрящ, формирующий нос, который принято называть орлиным. Цвет очень глубоко посаженных глаз настолько водянистый, что поначалу Дон решил, что у старика двусторонняя катаракта.
Наконец Литтон убедил Бейли и тут же начал командовать своей лохматой гвардией, указывая, где что надо поставить. Мрачные типы, не меняя выражения лица, отряхнули с курток мокрый снег и начали носить ящики. Бейли тяжело вздохнул и повернулся к Дону. Он заверил, что его рюкзак в надежном месте, проводил Дона к лифту и нажал кнопку на коробочке, висевшей рядом с лифтом. Холодный и неуютный, но по крайней мере безопасный пирс мурманской гавани ушел из-под ног.
На кормовой палубе ледокола, на высоте не менее двадцати метров над водой, стоял вертолет, выкрашенный в национальные русские цвета: белая крыша, красная кабина. Голубая краска на брюхе порядком облупилась.
Бейли тут же начал объяснять назначение вертолета, хотя уставшие пассажиры слушали его вполуха. Судя по его словам, машина нужна была для воздушной разведки разводий в паковых льдах, чтобы сделать путешествие как можно более приятным и комфортабельным.
Потом Бейли поднял правую руку и пригласил путешественников подняться по трапу выше. Там помещались мачты радаров и параболы спутниковой связи.
Коридоры на ледоколе были клаустрофобически узкими. Бейли мимоходом показал на дверь, за которой, как он сказал, размещались сауна и небольшой бассейн.
Он провел их в столовую с низким потолком, где стояли длинные непритязательные столы. На доске объявлений было прикноплено меню, состоящее в основном из блюд русской кухни.
Центр управления реактором находился на третьей палубе. Дон обратил внимание, что мониторы компьютеров не меняли, наверное, лет десять.
На следующей палубе размещались длинные коридоры с каютами по обе стороны. Имена пассажиров были приклеены полуотлепившимся скотчем. Самуель Гольдштейн, а напротив – Анна Гольдштейн.
На пятой палубе располагалась капитанская рубка с широкими панорамными окнами, открывающимися на носовую палубу корабля. За плотно закрытой дверью, сказал Бейли, размещается навигационное оборудование «Ямала».
Бейли пару раз постучал в дверь, и оттуда вышел могучий моряк в черном мундире с окладистой бородой с проседью и в темных очках. Бейли представил его – капитан «Ямала», Сергей Николаевич. Тот пробормотал что-то неразборчиво, но на смену ему явился главный инженер. Худой и подвижный технарь оказался на редкость говорливым.
Он говорил по-английски бегло, хотя и с сильным акцентом. Инженер сообщил, что за все десять лет службы «Ямала» в качестве круизного корабля неполадки с реактором возникли всего один раз и их легко удалось устранить. Подводная пневмоомывающая система, правда, иной раз барахлит, но, оказывается, и без нее ледокол в состоянии пробить дорогу в плотных массах льда…
Наконец Бейли удалось вставить слово в монолог инженера и поблагодарить его за исчерпывающую лекцию. Затем руководитель группы провел пассажиров на самый нос корабля, где поведал о необходимых спасательных навыках.
Первым делом американец натянул на себя спасательный костюм. Показал, какое положение тела надо принять, чтобы продержаться в ледяной воде не менее часа. Потом открыл один из металлических люков – там находились спасательные плоты.
Нельзя сказать, чтобы настроение путешественников улучшилось после этих подробностей. Поэтому Бейли подвел их к катеру для зоологических наблюдений и сообщил, что в прошлом круизе они видели моржей и белых медведей, так что можно надеяться, что и на этот раз им тоже повезет.
Дон поспешил в каюту – ему хотелось поскорее узнать судьбу своего рюкзака. В каюте, судя по всему, давно не убирались – воздух был спертым, а мебель успела запылиться.
Два иллюминатора, лампа дневного света под потолком. Он сразу увидел свой рюкзак. Тот лежал на полу около намертво привинченного к полу дивана. Дон попытался развязать рюкзак – узел на шнурке, как назло, намок и не поддавался. Он начал лихорадочно ощупывать холодную ткань – слава богу, крест и звезда были на месте.
За фиолетовой шторой располагалась койка, накрытая покрывалом того же оранжевого цвета, каким был выкрашен и весь корпус «Ямала». Над койкой висело объявление: свет в каюте должен гореть все время, но в качестве компенсации за это неудобство русские предлагали черный наглазник – на тот случай, если шторы окажется недостаточно.
В туалете висел белый махровый халат с красным вышитым логотипом «Ямал – Yamal». По радио пели русские песни.
Дону было трудно дышать. Ощущение, что стены каюты валятся на него, было невыносимым, и он полез в сумку. Но тут взгляд его упал на карту Арктики на столике. Там пунктирной линией был показан маршрут «Ямала» от Мурманска до красного кружка, обозначающего Северный полюс.
Он медленно провел по линии пальцем, пытаясь вспомнить, где же поставил последний крестик на своей карте в гостиничном номере. Добравшись до восемьдесят третьего градуса северной широты, Дон понял, что маршрут проходит слишком далеко от заветной точки.
Он посидел немного, собираясь с силами, чтобы пойти и рассказать о своем неприятном открытии адвокату. Может быть, есть еще время отказаться от этого бессмысленного предприятия и остаться в Мурманске?
Но не успел он уговорить себя встать, как прямо перед иллюминатором появился стальной трос толщиной никак не меньше его бедра. Дон выглянул в иллюминатор – трос тянулся к небольшому буксиру, медленно ползущему по свинцовым волнам Белого моря. Все пути были отрезаны. «Ямал» направлялся в открытое море.
45. Семьдесят седьмой градус северной широты
Фатер сидел в кресле-каталке в директорском кабинете в Вевельсбурге. Узнать его было трудно – правая половина лица была изуродована ожогом.
Но здоровый черный глаз смотрел как всегда – внимательно и остро.
На письменном столе перед ним лежал документ, подтверждающий, что господин и госпожа Гольдштейн только что миновали семьдесят седьмой градус северной широты. Портрет женщины был очень нечетким, но лицо мужчины компьютер идентифицировал немедленно: нос с горбинкой, усталые глаза, небольшой подбородок… Дон Тительман.
Фатер за последние недели почти не спал. Все свои силы он отдавал на поиски утраченных сокровищ Фонда. Тяжелые ожоги не мешали ему – хотя врачи и говорили, что нужно воздержаться от работы, он не мог позволить чему-то настолько бренному, как его тело, управлять волей и поступками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});