Я вспомнил искреннее дружелюбие Фоуада, его любезность по отношению к Дел.
— Фоуад?
Аббу дернул плечом.
— Ты даже не представляешь, какой целеустремленной может быть Сабра. Она не похожа на других женщин. Она всегда получает то, что хочет. Джула — ее домейн; она свободна делать все, что взбредет ей в голову с любым человеком, попавшим под ее причуды. Это может быть мужчина, женщина, ребенок. Ты знаешь, каким был Аладар — я слышал, что он сделал с тобой. Так вот: дочь еще хуже. Дочь совсем другая. Фоуад совершил бы непростительную глупость если бы отказал ей.
— Что сделают с Дел?
Аббу пожал плечами.
— Сейчас она у Умира. Он сделает с ней все, что захочет.
Я вглядывался в его лицо. Как он мог? Он ведь знал, любил, желал Дел.
— И тебя это не волнует?
Аббу засмеялся своим хриплым разбитым смехом.
— Ты совсем не веришь в баску? Умир недооценивает ее, а я ее знаю. Он спит с мальчиками, в постели женщины его не интересуют… он хотел получить ее только для пополнения своей коллекции. Коллекционеры обычно бережно обходятся со своими сокровищами, — он прислонился к стене, бездумно потирая зарубку на носу. — Дел не назовешь беспомощной. Долго удерживать ее он не сможет.
— Значит возвращаемся ко мне, — заключил я и сделал глоток воды.
— Здесь все просто, Тигр. Мы танцем.
Я задумчиво кивнул, опуская чашку.
— Сабра упоминала некоторые предосторожности.
Что-то дернулось под одним его карим глазом.
— Она обещала мне танец. Я не просил никаких предосторожностей, мне нужен был шанс покончить с этим согласно кодексу. Ничего больше.
Я хмыкнул.
— У Сабры может быть другое мнение на этот счет.
— Сабра безжалостна, — согласился он. — Она гораздо страшнее Умира, но…
— Но ты доверяешь ей.
Его губы сжались. Он оторвался от стены и обошел меня, по пути бросив короткий взгляд в дырку, которая служила окном. Я слышал его шаги за спиной; хрип ломаного голоса, в котором каждый звук был четким и одновременно необычно напряженным.
— А теперь слушай меня, — приказал он.
Я молчал.
Несколько секунд стояла тишина, потом он заговорил очень тихо, но ясно.
— Сабре нужно показать свою силу всем мужчинам-танзирам и просто всем мужчинам своего домейна. Чтобы они зауважали ее. Ей нужно заставить их подчиниться любыми средствами, потому что она женщина. Она сделает все, что для этого потребуется. Если бы я не вмешался, она могла бы приказать содрать с тебя живьем кожу — ты когда-нибудь видел такое зрелище? — он не ждал от меня ответа. — Человек, тренированный нашим шодо, танцор меча седьмого ранга, заслуживает смерти в круге.
— Не делай мне одолжений, — я поставил чашку. — Когда-то мы могли бы разрешить наш спор в круге и без смертельного исхода.
— Когда-то, — согласился Аббу, — в Искандаре… но вмешалась лошадь. И в Пендже, но тогда вмешался Чоса Деи. А теперь слишком поздно, — я снова услышал его шаги, когда он обошел меня, чтобы посмотреть мне в лицо. В его глазах уже не было веселья, в голосе — насмешки. Он был предельно серьезен. — Я обещаю, смерть будет быстрая, чистая и безболезненная. Ты умрешь достойно.
— ТЫ уверен в себе, — бросил я не задумываясь.
У краев глаз собрались морщинки. Он старался сдержать улыбку.
— Мне нравится твоя бравада, но будь разумен, Песчаный Тигр… Я — Аббу Бенсир.
Я очень тихо объяснил Аббу куда ему надо идти. А потом добавил когда, как быстро и в каком состоянии.
Сначала он сдерживался, а потом улыбнулся.
— На этот раз сталь. Хватит с нас деревянных клинков.
Я посмотрел на шрам на его горле.
— Я чуть не убил тебя тогда. Мне было семнадцать, у меня почти не было опыта… С тех пор прошло двадцать лет. И на столько же лет ты постарел. Ты стал медлительнее. Скованнее. Старше.
— Мудрее, — мягко поправил Аббу. — И Песчаный Тигр уже не такой молодой, каким был когда-то.
Это точно. И он провел ночь, мучаясь от головной боли после отравы в акиви, прикованный к доске с занозами, думая о Делиле.
Я снова посмотрел на его горло.
— А знаешь, Аббу, вот что весело — сколько тебя знаю, мне ни разу в голову не пришло, что ты человек мстительный.
— Не путай меня с Саброй, — раздраженно рявкнул он.
Я посмотрел на него внимательнее.
— Я не собираюсь мстить тебе, — настаивал он. — Что было, то было. Мне до твоих неприятностей дела нет. И до тебя мне дела нет. Я хочу только танцевать.
— Она так хороша в постели? — удивился я.
Аббу расхохотался.
— Старая шутка, Песчаный Тигр.
Я пожал плечами.
— По крайней мере это причина.
— Она… изобретательна. Свободна. Но все равно, все женщины одинаковы, все они похожи друг на друга, — он махнул рукой. — Я объяснил тебе пошел на это. Я танцую для удовольствия, вызова… Ты представляешь, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз танцевал с достойным противником?
— Я от таких мыслей не страдаю, — кисло сообщил я.
— Слишком поздно, — он повернулся, пошел к двери и обернулся. — Еще одно.
Я ждал.
Карие глаза сверкнули в солнечном свете.
— Я старше, как ты и говорил… и старею с каждым днем. У меня есть только одно желание: оставить что-то после себя, когда придется покинуть этот мир. Хотя бы имя, — в хриплом голосе звучали нотки, которых я у Аббу никогда не слышал: раздражение и озлобленность. — Старики слабы духом, они умирают пьяными в грязных кантинах, их мозги размывают грезы хува, иногда они не в состоянии даже подняться с постели, чтобы справить нужду. Я не хочу так кончить. Лучше я умру в круге. Это достойная смерть, — он положил руку на щеколду. — И если это должно случиться, пусть лучше меня убьет Песчаный Тигр, чем какой-нибудь мальчишка, который поймает меня в неудачный день.
Я тупо смотрел как медленно закрывалась за его спиной дверь. Щеколда встала на место. Я хотел назвать его дураком, но потом обдумал его слова, прикинул это на себя и понял, что он прав.
Пусть лучше Аббу убьет меня сегодня, чем потом это сделает Незбет.
Конечно, будь у меня выбор…
Без дальнейших церемоний, я прикончил еду и воду, потом поднялся со скамьи, потянулся и начал разминаться.
Аббу Бенсир. Наконец-то.
Крошечный огонек предвкушения разжег костер у меня в животе.
39
Роскошный дворец мертвого Аладара остался таким же, каким я его помнил: стены были выкрашены в белый цвет, двор украшали легкие черепичные арки, пальмовые и цитрусовые деревья с широкими листьями защищали от солнца, даже конюшенный двор был покрыт узорами темного и светлого гравия.
Я был без сандалий; гравий был неострым и мелким, но оставался гравием. Я немного нахмурился, оценивая почву для будущего танца. Солнце едва взошло и еще не успело раскалить камешки, но я предпочел бы танцевать на песке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});