Читать интересную книгу Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - Шарль Сорель

В той же рощице оказался некий дворянин из тамошних мест, который, находясь позади Франсиона, слышал его жалобы. Желая познакомиться с нашим кавалером, он приблизился к месту, где тот лежал, и спросил его, что за портрет у него в руках, к коему обращается он со столь жалостливыми речами.

— Государь мой, — отвечал Франсион, — я весьма сожалею, что вам случилось слышать мои слова, ибо если вы не испытали силы любви, то почтете все это за величайшее безумство на свете.

Тот возразил, что ему отлично известно, каким могуществом обладает эта страсть над сердцами, и пожелал увидать портрет дамы, а также умудрился выведать нею правду у Франсиона, который признался в намерении разыскать Наис.

— Радуйтесь, — сказал ему дворянин, — она уже прибыла туда, где вы надеетесь ее встретить. Готов вам поклясться, что сам ее видел и считаю красивейшей женщиной в мире.

Тогда Франсион осведомился у дворянина, какова ее свита.

— Такая, как подобает особе ее ранга, — отвечал тот. — Впрочем, состоит при ней некий молодой вельможа по имени Валерий, влюбленный в нее не меньше нашего. Оба они притворяются больными и якобы хотят пользоваться водами для своего исцеления; но, по-моему, они и не думают глотать ту, которую им приносят, и приказывают выливать ее тайком; да и вовсе не это им надобно.

— Вы правы, — возразил Франсион, — ибо Наис нуждается только в воде из реки любовного рая, каковую я могу ей предложить, если она того пожелает; Валерию же крайне нужна вода, доставляемая рекой забвения, дабы вырвать из памяти эту бесподобную красавицу, которая не склонна относиться к нему благожелательно и сведет его в могилу, если он не перестанет думать о ней. Побеседовав еще некоторое время об этом предмете, Франсион поблагодарил дворянина за сообщенные ему вести и отправился обедать туда, где его поджидали, после чего он не дал себе ни отдыха ни срока, пока не добрался до деревни с источником, к которому съезжалось столько больных для питья воды. Прибыв туда на рассвете, он узнал, что Наис и Валерий действительно находятся там, как его уже о том уведомили. Ему сообщили дом, где остановилась эта дама, и он проехал мимо с блестящей свитой, в то время как она подошла к окну, чтоб подышать воздухом. Он увидал красавицу и нашел ее столь же необыкновенной, как и на портрете; ему даже показалось, что художник упустил многие из ее прелестей. Наис также заметила его и не преминула спросить, кто он, тем более что ей никогда не приходилось видеть вельможу, который пускался бы в такое путешествие со столь отменно разодетыми челядинцами. Но так как никто из ее приближенных этого не знал, то ей пришлось послать гайдука, дабы он справился у Франсионовых людей об имени их господина; он обратился к лакею, коему, как и остальным, было приказано отвечать, что барина зовут Флориандр, ибо Франсион, в противность своему первому решению, вздумал последовать на всякий случай совету Дорини, дабы попытать счастья с места в карьер. Сердце Наис затрепетало при этом известии: она вообразила, что предмет ее вздохов действительно приехал на воды, как ей о том писали.

Ей не удалось надлежащим образом разглядеть Франсиона, когда он проскакал мимо, а потому она не знала, похож ли он или нет на имевшееся у нее изображение Флориандра. Она сгорала от желания его увидать, но не знала, как за это приняться. Самое худшее, по ее мнению, было отсутствие Дорини. Ее охватило отчаяние, ибо она не знала никого, кто мог бы помочь ей в этом деле; сама же она не надеялась справиться с ним, будучи иностранкой и к тому же недостаточно сведущей во французских обычаях. Наконец она все же решилась удовлетворить свои желания, сделав все, чтоб Флориандр был вынужден в силу обычных правил учтивости ее навестить. Валерий был у нее на поводу, и хотя он взял на себя труд ее сопровождать, однако почитала она себя вправе воспользоваться женскою вольностью и по своему усмотрению предоставить другому то место в своем сердце, на которое рассчитывал этот итальянец.

За этими размышлениями застал ее гонец с письмом, распечатав каковое, она узнала то, о чем писал ей Дорини.

— Сударыня, — сказал гонец, до того как она успела прочитать послание, — не удивляйтесь, если из Италии сочли нужным переправить сюда письмо, присланное вам из Франции; но нас уверили, что сообщенные там известия крайне для вас важны, а потому мы не преминули отправить его вам со всей поспешностью, боясь, как бы вы не остались в неведении, хотя и находитесь здесь ближе к Дорини, нежели на своей родине.

После этих его слов она заглянула в письмо и узнала, что любимый ею кавалер скончался. Поистине душа ее должна была обладать тогда большой силой, чтобы не ослабеть и не допустить ее до обморока.

Прекращению ее терзаний немало способствовало появление Франсионова лакея, который доложил, что Флориандр, узнав об ее пребывании в этой деревне, мечтал о счастье ее увидать и просил осведомиться, в каком часу он меньше всего обеспокоит ее своим посещением. Она отвечала, что, в какое бы время он ни пожелал заглянуть, это доставит ей величайшее удовольствие. Получив это уведомление, Франсион отправился к ней, в то время как она пребывала в тяжелых сомнениях, ибо, с одной стороны, ее уведомляли о смерти Флориандра, а с другой — он сам собирался ее навестить. Она прибегла к помощи портрета и, разглядев его внимательно, убедилась, что Франсион вовсе не тот Флориандр, от любви к коему она умирала. Все же Наис приняла своего гостя так, как подобало его званию, и с менее грустным лицом, Нежели следовало ожидать при постигшей ее печали. После того как они обменялись первыми учтивостями, Наис спросила его:

— Государь мой, не дадите ли вы мне некоторых разъяснений по поводу того, что я вам сейчас скажу. Во Франции есть еще другой Флориандр, помимо вас; правда ли, что он умер, как меня о том извещают?

Франсион, убедившись в бесполезности выдавать себя за другое лицо, сказал, что Флориандр действительно скончался, но что он не понимает, почему она и его называет Флориандром. Наис ответствовала, что узнала это имя от его лакея. Тогда Франсион возразил без всякого удивления:

— Мне теперь ясно, как это случилось: дело в том, что он служил у Флориандра и состоит при мне лишь недавно, а потому имя его прежнего господина вертится у него на губах гораздо чаще, чем мое.

После этого Наис спросила, какое недомогание побудило его поехать на воды, а он, не будучи в состоянии скрыть своих терзаний в присутствии той, которая могла положить им конец, заговорил так:

— Вы окажете мне несправедливость, сударыня, если подумаете, что меня привела сюда какая-либо другая причина, кроме желания видеть вас. Не лишайте моей любви одного из самых ярких ее доказательств; поверьте, что я не испытываю никаких других страданий, помимо тех, которые причинили мне ваши совершенства. Но, увы, это — болезнь, не знающая себе равных по мучительности и которая была бы невыносима, если б ей не сопутствовала надежда. О, сколько чудес вы творите, прекраснейшая богиня! Только те, кто видит солнце, чувствуют теплоту его лучей; изображение этого светила никогда не греет, тогда как я весь в огне от одного только лицезрения вашего портрета. Какой рок препятствует тому, что, глядя теперь на вас, я не превращаюсь в пепел? Не сохраняет ли меня небо из милости в этом первичном состоянии только для того, чтоб я вечно мучился? Но так или иначе, а в вашей власти, несмотря на веления судьбы, вернуть мне здоровье и погасить жгучее пламя, которое меня терзает. Приехал же я сюда не для того, чтоб пить воду из источника, исцеляющего некоторые телесные недомогания, а для того, чтоб раздобыть гораздо более существенную воду, лечащую души; ваше благоволение и ваши милости в состоянии смягчить мою страсть, если они оросят ее своей влагой.

— Простите меня, — отвечала Наис, — если, несмотря на все ваши доводы, я скажу, что, по-моему, вы прибыли сюда только для того, чтоб распространить и здесь славу о чудесах своих совершенств; вы проявляете их довольно явственно во всем, хотя бы выставляя напоказ по всякому поводу свое красноречие.

Их беседа продолжалась бы дольше, если б Валерий, поселившийся в другом доме, не заехал в это самое время навестить свою даму. Тогда Франсион откланялся, лишившись возможности разговаривать с ней откровенно.

Валерий, не знавший, что Наис отправилась во Францию только для того, чтоб приобрести нового возлюбленного, продолжал поклоняться ей с прежней почтительностью. Несмотря, однако, на смерть того, кто покорил ее сердце, она не подарила Валерия своей благосклонностью: ее симпатий к французам еще не выветрились, а в Франсионе она нашла чары, способные ее восхитить не менее, нежели портрет Флориандра и слухи об его достоинствах.

«Как глупо было с моей стороны любить до сих пор какой-то рисунок, — размышляла она про себя. — Ведь могло случиться, что тот, кого я обожала заочно, обладал гораздо меньшими совершенствами, чем ему приписывали. Теперь я уже не обманусь, ибо вижу беспрепятственно перед своими глазами предмет, достойный восхищения. Это — вельможа высшего полета, с прекрасной наружностью и выдающимся умом, влюбленный в меня, по-видимому, с чрезмерной страстью, так что я покорю его без тех усилий, которые бы мне пришлось затратить на Флориандра».