Читать интересную книгу Сияющий вакуум (сборник) - Александр Бородыня

— В Бога, значит, веруем? — спросил Денис Александрович.

— За то и пострадала, за веру свою!..

— Чем это вас?

— Да бутылкой прикалечили!..

Больной в перевязочной опять застонал и сказал громко, перебивая старуху:

— Это был великий человек, нам с вами не чета! Не оставил, правда, после себя почти ничего!..

Денису Александровичу захотелось спросить у специалиста по Эрвину Каину, верит ли он, как переводчик и популяризатор, в реальное существование автора романа «Там», но воздержался, потому что, хоть и был психиатром по образованию, все же выполнял обязанности хирурга.

— Да, к слову сказать. Запад проклятый, — скрипел зубами переводчик, когда медсестра затягивала его руку бинтом. — Запад проклятый! Кроме вот этой самой публикации, что у вас в руках, ничего больше нет!

«Отличный случай! — думал Денис Александрович, осматривая яйцевидный череп старушки. — Диссертацией пахнет».

— Еще недельки три на перевязки походишь, — сказал он ей, — а потом к психиатру, я направление выпишу.

— Так вы интересуетесь русским художественным переводом? — уже у дверей спросил специалист по Эрвину Каину.

— Нет, знаете, я уж и по-английски как-нибудь прочитаю, — вздохнул Денис Александрович. Он надавил кнопку вызова, вспыхнула лампочка. — Следующий!

В кабинете, прыгая на костылях, появился рыжий парень, тоже, в вельветовой куртке. Достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что имеешь дело с медиком.

— Ты уж извини, коллега, — сказал парень. — Я хотел у себя, но не положено, сам ведь знаешь, как это у нас. — Он по-свойски перелистал журнал, лежащий на столе. — Понимаю-понимаю, медицина требует знания французского языка?..

С большим трудом Денис Александрович скрыл улыбку.

Этот парень работал хирургом в больнице и утром, приняв смену, пошел осматривать маленький морг. В этой больнице были большой морг и морг маленький, В большом бывшие люди некоторое время сохранялись посредством рефрижераторов, в маленьком же после неудачной операции больше суток не задерживались. На железной каталке, напоминающей перевязочный стол, лежал, как и положено, труп — красивая голая женщина. Не потрудились даже прикрыть ее простыней.

Постояв некоторое время и полюбовавшись идеальным сложением мертвого тела, рыжий хирург вдруг решил поцеловать покойницу. Он не был извращенцем, он просто был восхищен. И когда труп не только ответил на поцелуй, а со стоном: «Павлик, милый!» — обвил шею врача руками, тот выскочил из морга с такой прытью, что сломал себе обе ноги на лестнице из четырех ступенек.

Ничего мистического в происшествии не было. Прошлой ночью санитары и санитарки много пили и развратничали в помещении по соседству, а потом в шутку закатили бессознательную пьяную свою подружку на трупной каталке в маленький морг.

— Чудо, что не убили-то! — вдруг сказала медсестричка Верочка. — Здорово-то как, бабуль, тебя треснули!

— Чудо, чудо! — согласилась та. — А как же без чуда-то жить можно?! Господь наш, Иисус Христос, он завсегда чудо пошлет верующему человеку…

Старушка вышла, сестра принялась за следующую перевязку, а Денис Александрович дал себе перерыв. Он не надавил кнопку вызова, а опять углубился в чтение статьи.

«Больше великий человек не давал о себе знать! — пытаясь покорить воображение ста миллионов подписчиков, писал неведомый журналист. — Только одну ночь пылали буквы, и только над одним местом. Но наша редакция из семи миллионов писем сделала семь миллионов различных выводов и теперь имеет возможность представить широкому читателю последние предсмертные записки Великого Эрвина.

Они фрагментарны и афористичны, стоило немалого труда привести записи на небе к какой-то приемлемой земной форме.

«Подвиг — это величайшая глупость, — писал великий человек, привлекая внимание граждан. — Подвиг возможен в любой момент времени и пространства, но в историю подвиг входит лишь тогда, когда совершается в момент подходящий. Подвиг — это движение не только души, но, как правило, и тела. Обычно движение это происходит снизу вверх, но случается и наоборот, и оно происходит сверху вниз».

Следующий больной был тоже на костылях.

— Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром, французу отдана? — неожиданно и весело спросил он.

«Или я уже совсем свихнулся, или свихнулся весь окружающий мир, — подумал Денис Александрович. — Ведь этого тоже к психиатру следует направить!»

Кивнув больному, Денис Александрович погрузился в историю болезни.

Средь бела дня в воскресенье (у будущего калеки был веселый, покладистый характер), сильно поругавшись с женой, он крикнул в запальчивости:

— Если ты не прекратишь, я выброшусь в окно, а это девятый этаж!

— Давай, бросайся! — крикнула в ответ жена, женщина тоже не лишенная чувства юмора.

Весельчак распахнул дверь на балкон, вскочил на перила и кинулся вниз. Приземлился он, ничуть не пострадав, в середине клумбы. Нисколько этому не удивившись, он взбежал обратно на девятый этаж (лифт не работал в тот страшный день) и позвонил в квартиру.

— Как?! Ты жив?! — воскликнула его жена.

— Ах, я жив?! — рассвирепел он и, распахнув дверь балкона, кинулся вниз вторично.

— Вам нужно ложиться в больницу, — сказал Денис Александрович, осматривая ноги больного. — Вам предстоит, не скрою, тяжелая операция.

— Не верьте ему, он, скорее всего, врет! — сказал рыжий на перевязочном столе. — Я сам медик, это точно!

— Это точно? — спросил больной.

— Точно, — кивнул Денис Александрович, — скорее всего, ампутируют.

«На сей раз буквы были красными. Мазками цвета бычьей крови они залепили светлеющее небо. Читать, казалось, невозможно, но тринадцать миллионов пятьсот тысяч глаз читали, пятьсот тысяч граждан, видевшие великое чудо, были одноглазыми.

В моем романе «Там» я писал о людях искусства и о творческом процессе во вселенной, но уже здесь, пересмотрев свои взгляды, вынужден заявить просвещенному человечеству: истинное искусство глубоко случайно, оно результат движения сил, о которых человек и представления не имеет…»

Каких именно сил, Денис Александрович выяснить не успел, потому что без вызова в кабинет вошел высокий седой человек в солидном сером костюме. Как грудного ребенка, он аккуратно нес левой рукой свою перебинтованную правую руку.

— Я народный художник, я имею право! — повелительным басом сообщил он.

— А я, к примеру, член женсовета, — возмутилась медсестра, — и я не могу перевязывать одновременно двоих, у меня только две руки!

— И у меня было две руки! — горько сказал народный художник.

— А что, левой рукой и рисовать уже нельзя! — не унималась Верочка. — Есть люди, вообще зубами карандаш держат, и ничего, получается!..

— Увы, девушка, не рисовать, а ваять! Я, по сути дела, не живописец, а скульптор, и я не могу лепить ногами!

— Неужели вы товарищ Задний?! — бросая ноги рыжего медика, залебезила Верочка.

— Он самый. Задний-младший. Задний-старший умер двенадцать лет назад. — В голосе народного человека было столько скорби, что можно было подумать, будто он сам умер двенадцать лет назад.

Михаил Михайлович Задний проводил обычно время свое в мастерских увеличительного комбината. Здесь из пластилиновых его макетов, ростом не более десяти сантиметров, воспроизводились частями стометровые обелиски. Михаил Михайлович Задний садился перед вырастающим на глазах своим произведением и пил коньяк стаканами, пока суетящиеся на лесах рабочие делали все, как надо. Если народному человеку что-нибудь не нравилось, он хватал рупор и кричал в него.

В очередной раз накачавшись коньяком, он с удовольствием обозрел свою работу и, умилившись до слез, сообщил в рупор:

— Мужики, это же гениально!

Выпил он много и поэтому задремал, положив голову на стол. Что-то явилось ему во сне, что-то не то. И, очнувшись, Михаил Михайлович так же в рупор и так же со слезами поставил рабочих в известность, что он, Задний, — бездарь и халтурщик, а это конкретное произведение — просто говно. Немного поразмыслив, он приказал:

— Мужики, ломайте этой дуре голову!

Не усидев на месте, народный человек хватил еще стакан коньяку и полез руководить лично. Падая с лесов, он приземлился в кучу ветоши и сломал правую руку.

— Производственная травма, — прочел в карте Денис Александрович. — Это как же вышло-то при вашей, извините, профессии?

— А вы со мной так не разговаривайте! С лесов упал… Со строительных… Вы, между прочим, ценить должны, у нас ведь свои специальные народные врачи есть. А я, так сказать, к вам, по месту прописки.