на животное, которое опрокидывает и роется в мусорных баках.
– Может, и похож. Дай мне минуту. – Я все еще хихикаю, но Джун не улыбается. – Скунс? Что-то бешеное и непредсказуемое, – предлагаю я, приподняв бровь.
Джун смотрит на меня, затем фыркает, ворочается и закрывает глаза.
– Ни то, ни другое – и я не имею в виду опасное, как жестокое. Я имею в виду чувственное. Манящее. Но я рад узнать, где ты видишь себя в своей голове. Теперь у меня есть четкое понимание того, с чего мы начинаем, и какой путь нам предстоит проделать.
Я усмехаюсь.
– Мы? – Мои глаза расширяются. Едкий вопрос вылетает у меня изо рта еще до того, как я успеваю его обработать. Не собирался спрашивать это вслух, но не удержался.
Но Джун не упускает ни единого шанса.
– Мы. Ты и я, солнышко. Если ты не укажешь обратное.
Наступает пауза, и он снова открывает глаза, смотрит на меня и ждет, что я скажу. Когда я этого не делаю, он снова сворачивается калачиком.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи…
Пространство между нами затихает, но шум дождя все еще порывист, ветер хлещет по стенам коттеджа. Гром и молния стихли, я лежу и слушаю, борясь со сном, потому что хочу, чтобы этот момент не кончался, чтобы мы просто жили и существовали в этом мирном, идеальном пространстве в центре бури.
Джуничи любит утренний секс.
До встречи с ним я обычно занимался сексом под покровом ночи, когда имеют место все виды беспринципного поведения. Так и должно быть, думал я. Как будто вещи, которые вы делаете, как-то скрыты, и в них есть легкое чувство стыда. Негласное, но общепризнанное.
Не то чтобы у меня никогда не было секса днем. Просто это не было обычным делом. Ночное время казалось мне более естественным.
Только не Джуну. Первым делом утром, когда солнечный свет пробивался сквозь его нелепую стеклянную стену, он ласкал и тискал меня. Я просыпался от нежных поцелуев в изгиб шеи или по обнаженной спине, от его длинных пальцев, поглаживающих мои бока. Однажды я проснулся, задыхаясь от дерзкого укуса в бедро. Невероятно. Джун не испытывает ни капли стыда, занимаясь любовью. Он упивался моим телом и солнечным светом, словно тот был прожектором, и он хотел, чтобы весь мир увидел, что мы делаем. Как прекрасны мы были обнаженные и сплетенные вместе, и как превосходно он доводил меня до экстаза.
Исполнительское искусство.
Утро. Я лежу на спине, не сплю и смотрю в потолок. Моя природа, может быть, и спала прошлой ночью, но сейчас она бодрствует и практически ревет во мне, дикая и лихорадочная, стреляющая вверх и вниз по моему телу, по каждой поре и каждому дюйму моей кожи. Я хорошо спал всю ночь. Возможно, лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Но теперь мне кажется, что моя природа отплатила мне десятикратно за эту единственную мирную ночь.
Я собираюсь встать, когда чувствую, как Джун шевелится рядом со мной. Его голос звучит хрипло, когда он потягивается:
– Доброе утро.
– Привет. – Я сажусь прямо. Он делает незначительные движения, а его запах разносится веером и омывает меня волнами. Я делаю вдох, чтобы попытаться успокоить безумие, происходящее внутри меня. – Т-ты хорошо спал? Хочешь позавтракать? – Мой голос звучит хрипло, и я тяжело сглатываю.
Джуничи медленно садится, затем поворачивает голову и смотрит на меня.
– Да.
Я киваю.
– Отлично… – Когда он не продолжает, я повторяю, – Завтрак?
– Тебе не нужно ничего для меня делать.
– Если не я, то кто?
– Я практиковался.
Отстраняясь, я хмурюсь, но со скептической улыбкой.
– В готовке?
– Да.
– Правда?
Он поднимает подбородок.
– Да.
– Что ты можешь приготовить?
– Хм… рис, если есть рисоварка. Отварную курицу с рисом, фасоль с рисом. Мисо-суп… с рисом.
Я смеюсь и качаю головой, что неплохо отвлекает от бурлящего во мне жара.
– Значит, если я простужусь или вдруг захочу набрать абсурдное количество веса, у тебя все схвачено, да? Как диета больного.
– Я делаю успехи. Могу приготовить кесильо – доминиканский флан[56]. Это легко, и моя мама постоянно готовила его для меня.
Я улыбаюсь.
– Это здорово… Но я не возражаю, приготовлю быстрый завтрак.
Я удивляюсь, когда Джуничи наклоняется ко мне, пока мы не оказываемся нос к носу, и я хлопаю глазами, потому что он так близко. Он не прикасается ко мне, но я перестаю дышать, когда он тихо говорит, а теплый шепот его дыхания касается моих губ:
– Завтрак в постель, как вариант? – Он мягко ударяется лбом о мой лоб, затем наклоняет голову и касается моего носа своим.
И это все, что требуется. Я не могу дышать, и внутри меня разгорается и вспыхивает огонь, который я не могу контролировать: такой сильный, какого я никогда раньше не чувствовал, и все довольно быстро катится к чертям.
Глава 45
Джуничи
Не думаю, что я сделал что-то драматичное, но внезапно атмосфера в комнате меняется, теплеет и накаляется.
Тревога в теле и поведении Джэ существенная. Я чувствую, как он опасается и отстраняется от меня. Неуверенность и сомнения. Он осторожен и очень осмотрителен со мной.
Мы не связаны. Я слышал, что такие вещи можно легко распознать у своего партнера, когда вы с ним связаны. Джэ пока не мой партнер, но я все еще могу читать его, как чертов рекламный щит. Прошлой ночью, когда мы разговаривали, он казался расслабленным, был еще безмятежнее, чем когда я сюда приехал. Поэтому сегодня утром я решил попробовать.
Я скучаю по нему. Он так вкусно пахнет, и я просто хочу его поцеловать. Я хочу, чтобы он поцеловал меня своим проникновенным, прекрасным и доверчивым образом. Так, как может только он. Я хочу прикоснуться к нему, почувствовать его под своими руками и на своей коже и помочь ему понять, что он не урод, не енот и не скунс, что он необыкновенное, великолепное создание. Он всегда им был: добрым, забавным, милым и чертовски игривым, и я все это люблю.
Я решил, что, наконец, попробую, но теперь он отстранился от меня, а на его лице выражение чистого ужаса.
Все начинается с его глаз. Кольцо голубого цвета загорается по внешнему краю радужки, затем тает в центре, заглушая любые остатки медово-коричневого. Затем я чувствую, как его природа вырывается наружу, чистая, такого же яркого синего цвета, как густая дымка, окутывающая его тело.
Вскоре она тянется к моей природе. Моя энергия становится ярче, и я чувствую, как мои глаза горят в ответ на то, что делает природа Джэ. То, что она сообщает мне.
Он хочет меня. И точка. Глубоко и искренне он любит и желает меня. Это совсем не похоже на ауру Рена – густые, промозглые миазмы, пронизанные чернильным чувством собственничества, претенциозности, требования и недовольства.
Я чувствую желание Джэ, но в нем нет никакого собственничества. Это