Читать интересную книгу Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. - Владимир Топоров

В «Молитве» постоянно акцентируется личное и притяжательное местоимение 2–го лица, что естественно в жанре обращения–призыва, претендующего на особую важность, актуальность и настоятельность. Ср.:

мы людіе твои, тебе / ищемь. тобе припадаемь. / тобе ся мили деемь. (196а); и мы лю/діе твои, твоа часть. твое / достояніе… но / тебе призываемь… и къ тебе… къ тебе… (198а); твои бо есмь. / твое созданiе. / твоею руку. // дело… яко от тебе / оцещенiе есть, яко о тебе / милость… въ руку твоею… въ воли твоеи. / … благопризираніе / твое… противу / гневу твоему… по велицеи милости тво/еи… благое от тебе… к тобе… не тебе оставля/ющу… тебе… тя… въ пути твоа… твои пламень… рабы твоа… истину твою. // … волю твою. / яко ты еси Богъ нашь (196б–198а).

Эти заключительные «Ты», «Тебе», «Твои» не только выражают реальную и чаемую связь возносящих молитву, но и вызывают и усиливают ее, настаивают на ней, на своей богоотданности. В этом смысле названные формы местоимения 2–го лица — важнейший в части III знак направления коммуникации, причем знак перформативного типа: само его введение в текст уже делает возможной указанную связь.

О синтаксических особенностях СЗБ говорилось выше по поводу композиционного уровня, причем демонстрировалась (разумеется, для ряда ситуаций) непосредственная связь между синтаксическими конструкциями и элементарными композиционными схемами. Поэтому здесь стоит лишь подчеркнуть исключительную распространенность синтаксических рамок типа «яко… яко, како.., не… но (но)…» и под. Они не только часты, но и способны к образованию длинных цепей, организующих значительные отрезки текста. Двучленность этих синтаксических скреп оказывается удобным способом разъединить явления одного плана и соединить явления другого плана. Более того, почти весь слой противопоставлений также может быть выражен с помощью подобных синтаксических приемов. Чтобы представить себе объем текста (и соответственно объем содержания) [319], обслуживаемого указанными скрепами в СЗБ, достаточно назвать ряд мест этого памятника. Ср.:

яко (… яко)… яко: посе/ти… яко не пре/зре… (168а); … яко при/зря призри… (168б); якоже и къ самаряныни глагола/аше Спасъ. яко грядеть годи/на… [в некоторых рукописях: «…яко егда…»] (175а); … яко уведять мя… якоже Спасъ Христосъ къ / Отцу глаголаше… яко / утаилъ еси… яко тако бысть благоизволенiе… яко и человеци плотьнiи… (175б); … Отцу. / единосущенъ. якоже солнцу / светъ… въшедъ якоже / самъ весть… изиде якоже и въниде… (176а); Яко человекъ бо утробу матерьню / растяаше, и яко Богъ изиде де/вьства не вреждъ… и далее (176б–177б; всего 17 пар «яко… яко», см. выше); … кто Богъ веліи яко Богъ нашь (177б); … яко о тебе / оцещенiе есть, яко от тебе / милость… ищезнемь яко утреняа роса… но яко тва/рь… / яко оскуде… яко на іе/росалиме… яко и онемь… яко ты еси Богъ нашь… яко благыи / человеколюбець (197а–198а);

ср. также 169а (3х), 169б, 171б, 174а, 174б, 175а (4х), 177б, 178а (2х), 178б (3х), 179а (3х), 179б (3х), 180б, 181а, 181б, 182б (2х), 183б, 184а, 189а, 192а, 198б и др. (характерна преимущественная концентрация «яко» в части I); —

како …(како): како верова. како разгоре/ся… како въ//селися… Како възиска Христа. како предася / ему… (187б–188а); Како ти сердце разверзеся. како / въниде… како прилепися… како убо верова… (188б); виждь… како живуть. / како храними суть… / како благоверіе держать. / … како въ святыа церкви чястять. / како славять Христа. како покла/няются имени его (193а).

и др. [320]; —

не… нъ (но): … не пре/зре… Но оправдe… (168а); … и не соль, ни вестникъ. но / самъ спасе ны. (168б); Ни къ неведущiимъ бо пише/мь. но преизлиха насышть/шемся… не къ врагом… но самемь Сыномъ // его. не къ стран'ныимъ. но къ / наслeдникомъ… (169б–170а); … не яко неявима. но у/таена (170б); и у/же не горздится въ законe / … но въ благодети / пространо ходить… не оправда/ються но спасаються… (173а); … не пріидохъ / разорить закона но исполнить… (173а); … и не іудеискы ху/лимъ. но христіаньскы благо/словимъ. не совета творимъ… но яко распя/тому поклонитися. не распи/наемь… но рукы… / воздеваемь. не прободаемь / ребръ. но от нихъ піемь… не… възимаемь на немь. / но… всь животъ / нашь тому предаемь. не / таимъ… но… зовемь… не глаголемь… но… не неверуемь. / но… глаголемь… (182б); … и уже не идолослужителе зовемся. но христіаніи. / не еще безнадежници. но упо/вающе… уже не капище… но Христовы церкви… уже не закалаемь… но Христосъ за ны / закалаемь бываеть… уже не жерьтвеныа крове… но хри/стовы… крове… (181а); … не ру/шаща твоихъ уставъ. но утве/ржающа. ни умаляюща… но / паче прилагающа. не сказаша // но учиняюща… (191б–192а);

ср. также 185а, 186б, 193б, 197б, 198б. Ср. и некоторые другие явления синтаксического уровня, здесь специально не отмечаемые [321].

В недрах синтаксического уровня оформляются и такие маркированные схемы, которые при соответствующем лексическом заполнении порождают относительно простые, но зато массовые элементы, составляющие уровень поэтических образов. Такие примеры в большом количестве отмечались на предыдущих страницах. Ср. еще: «тогда отверзутся очеса сле/пыихъ. и ушеса глухыихъ услы/шать» (181б) со схемой (а & b & с) & (b, & с, & а,); «… съ птицами небесныими. и / зверьми земленыими» (182а) со схемой (а & b) (а1, & b2), где b и b1 (отчасти а и а1) находятся в отношении противопоставления; «…малыими похва/лами. великаа… сътво/рьшааго» (184б), т. e. a (Instr.) противопоставлено b (Асс.); «… то есть живыимъ и мертвы/имъ. крепокъ и силенъ Богъ.» (169а); «въстани о честнаа главо. / отъ гроба твоего, въстани.» (192б) со схемой а! (&…) & (…) & а! — и т. п. [322] Синтаксически стандартными типами образуются сравнения, в которых, однако, ведущим следует считать лежащее в их основе представление о характере тождества (или близости) между обоими членами сравнения. Ср.:

И Христова благодать всю землю обятъ. / і ако вода морьскаа покры ю (174а); … Отцу. / единосущенъ. якоже солнцу / светъ съниде на землю (176а); да не / гавАтся дОла ихъ яко темь / на сжть (178б); … восхотехъ събирати / чяда твоа. яакоже събираеть / кокошь п'теньце… (179а); и законъ посемь яко вечерь/неи заре погасе (179а); тогда скочить яко елень хромыи (182а); и изыдеть яко свОетъ спасенiе мое (184а); съмысломъ венчанъ. и ми/лостынею яко гривною и утва/рью златою красуяся (194а); и / еще согрешаемь ти. акы / новокупленiи раби… (195б); … не трьпить наше / естьство дъл'го носити гне/ва твоего, яко стебліе огня (198б) и т. п.

Более опосредована связь с синтаксическим уровнем образов, характеризующихся элизией ряда синтаксических элементов и семантической компрессией, ср.:

за/кон'ное езеро (180б); светъ разума (181б); … зоре благо/веpia (186б–187а); слово [в некоторых рукописях: «солнце»] / евангельское землю нашю осіа. (187а); пучи/ну житіа преплути (195а); корабль душевны (195а) и т. д.

или рядом других преобразований [323]. Но в этих случаях, как и в ряде предыдущих (ср. о сравнениях) [324], когда некая конструкция доводится до лексического уровня и в результате порождается поэтический образ, он оказывается принадлежащим к репертуару ветхо- и новозаветной поэтики (за очень редкими исключениями, которые скорее должны объясняться дефектами усвоения и передачи исходных образов на русской почве, чем попыткой конструирования образов на основе принципов некоей новой поэтической системы). Такое «соскальзывание» на уровне образов (в частности, и символического характера) к известным образцам очень характерно и для СЗБ, и для проповедей Кирилла Туровского, и для многих других поэтических текстов раннего периода древнерусской литературы. Именно в силу этих обстоятельств анализ поэтической образности СЗБ в указанном отношении не приводит к сколько–нибудь значительным результатам того, кто непременно ищет инноваций и в этой области. Вместе с тем традиционность и каноничность таких образов в СЗБ в известной степени компенсируется оригинальным характером (по крайней мере, в части случаев) их использования в тексте («отбрасывание», или проекция, готовых клише на вновь осваиваемый материал, в центре которого «своя», новая тема или ее ракурс) [325] и бесспорной оригинальностью текста на уровне композиции.

Это возвращение к теме композиции при подведении итогов вполне закономерно. Именно этот уровень оказывается наиболее эксплуатируемым как «сверху», когда текст призван решить некую новую задачу (СЗБ как раз и относится к числу таких текстов) и нужно найти для этого соразмерную замыслу конструкцию, так и «снизу», когда автору предстоит монтаж коротких элементов текста, каждый из которых с определенной точки зрения можно считать неделимым целым («чужое» — цитаты, образы, символы и т. п. — и соответствующее ему и сопоставимое с ним в новом целом текста «свое»), т. е. работа, по сути дела, в мозаичной технике. Вынужденный постоянно ориентироваться на требования, связанные с макрокомпозицией и микрокомпозицией, автор СЗБ сумел создать такой текст, который оказался адекватным — «высоте замысла» и по праву встал у истоков древнерусской литературы как одна из самых заметных вех, отметивших и определивших ее дальнейший путь — как в художественно–эстетическом (ср. Шохин 1963, 10, 41–42 и др.), так и в религиозно — «идеологическом» плане.